"Федор Кузьмич Сологуб. Капли крови (Навьи чары) ("Творимая легенда", #1)" - читать интересную книгу автора

разливал яркий свет, томил, - и хотел, чтобы ему радовались, чтобы ему
слагали гимны. Он хотел царить, и казалось, что он недвижен, что он никогда
не захочет идти на покой. Но уже багровая усталость начинала клонить его к
западу. И он свирепел, и поцелуи его были знойны, и бешеный взор его багряно
туманил девичьи взоры.
Искали девичьи взоры, искали дом Триродова.
Дом Триродова стоял в полутора верстах от городской окраины, не у того
конца, где дымные и грязные лежали фабричные слободы, а совсем в
противоположной стороне, по реке Скородени выше города Скородожа. Этот дом с
усадьбою занимал обширный околоток, обнесенный каменною стеною. Одна сторона
усадьбы выходила на реку, другая - к городу, остальная - в поле и в лес. Дом
стоял в середине старого сада. Из-за каменного белого высокого забора
виднелись только вершины деревьев, и между ними, высоко, две башенки над
домом, одна несколько выше другой. Казалось, что кто-то смотрит с этой башни
на подходящих сестер.
О доме шла дурная молва, еще с того времени, когда он принадлежал
прежнему владельцу, Матову, родственнику сестер Рамеевых. Говорили, что дом
населен привидениями и выходцами из могил. Была тропинка у дома с северной
стороны усадьбы, которая вела через лес на Крутицкое кладбище. В городе
дорожку эту называли Навъею тропою, и по ней боялись ходить даже и днем. О
ней складывались легенды. Местная интеллигенция старалась их разрушить, но
тщетно. Самую усадьбу иногда называли Навьим двором. Иные рассказывали, что
своими глазами видели на воротах загадочную надпись: "Вошли трое, вышли
двое". Но теперь этой надписи не было. Видны были только над воротами легко
иссеченные цифры, одна под другою: наверху 3, потом 2, внизу 1.
Все злые слухи и отговаривания не помешали Георгию Сергеевичу Триродову
купить дом. Он переделал дом, а потом и поселился здесь после того, как его
сравнительно недолгая учебная служба была грубо прервана.
Долго перестраивали и переделывали дом. Из-за высоких стен не видно
было, что там делалось. Это возбуждало любопытство горожан, и злые толки.
Работники были нездешние, привезенные откуда-то издалека. Они не понимали
нашей речи, редко показывались на улицах, имели угрюмый вид, были смуглы и
малорослы.
- Злые, черные, - говорили в городе, - ножики с собой носят, а в Навьем
дворе подземные ходы роют. Сам бритый, как немец, и землекопов изчужа
выписал.
- Эта учительница, рыженькая, Надежда Вещезерова, мне понравилась, -
сказал Елена.
Она вопросительно посмотрела на сестру.
- Да, она очень искренняя, - ответила Елисавета. - Хорошая девочка.
- Они все милые, - более уверенно сказала Елена.
- Да, - нерешительно сказала Елисавета. - А вот другая, та, которая от
нас убежала, в ней есть что-то непрямое. Точно легкий налет лицемерия.
- Почему? - спросила Елена.
- Так, чувствуется. Слишком любезно улыбается. Слишком ласково. По
всему видно, что флегматична, а старается быть очень живою. И словечки порою
проскальзывают, такие, преувеличенные.
За каменною стеною в саду было тихо. В этот час Кирша был свободен. Но
он не мог играть,- не игралось.
Маленький Кирша, сын Триродова от его недавно умершей жены, был смуглый