"Владимир Сологуб. Из Воспоминаний - о Пушкине" - читать интересную книгу автора

Он запер дверь и сказал: "Я прочитаю вам мое письмо к старику Геккерну. С
сыном уже покончено... Вы мне теперь старичка подавайте".
Тут он прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику. Губы
его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только
тогда я понял, что он действительно африканского происхождения. Что мог я
возразить против такой сокрушительной страсти? Я промолчал невольно, и так
как это было в субботу (приемный день кн. Одоевского), то поехал к кн.
Одоевскому. Там я нашел Жуковского и рассказал ему про то, что слышал.
Жуковский испугался и обещал остановить отсылку письма. Действительно, это
ему удалось: через несколько дней он объявил мне у Карамзиных, что дело он
уладил и письмо послано не будет. Пушкин, точно, не отсылал письма, но
сберег его у себя на всякий случай.
В начале декабря я был командирован в Харьков к гр. А. Г. Строганову и
выехал совершенно успокоенный в Москву. В Москве я заболел и пролежал два
месяца. Перед отъездом я пошел проститься с д'Аршиаком, который показал мне
несколько печатных бланков с разными шутовскими дипломами на разные нелепые
звания. Он рассказал мне, что венское общество целую зиму забавлялось
рассылкою подобных мистификаций. Тут находился тоже печатный образец
диплома, посланного Пушкину. Таким образом, гнусный шутник, причинивший ему
смерть, не выдумал даже своей шутки, а получил образец от какого-то члена
дипломатического корпуса и списал. Кто был виновным, осталось тогда еще
тайной непроницаемой. После моего отъезда Дантес женился и был хорошим
мужем и теперь, по кончине жены, весьма нежный отец. Он пожертвовал собой,
чтоб избегнуть поединка. В этом нет сомнения; но, как человек ветреный, он
и после свадьбы, встречаясь на балах с Hатальей Hиколаевной, подходил к ней
и балагурил с несколько казарменною непринужденностью. Взрыв был неминуем и
произошел несомненно от площадного каламбура. Hа бале у гр. Воронцова,
женатый уже, Дантес спросил Hаталью Hиколаевну, довольна ли она мозольным
оператором, присланным ей его женой.- Ledricure pretend,- прибавил он,- que
votre cor est plus beau que celui de ma femme. (То есть "мозольщик уверяет,
что у вас мозоль лучше, чем у моей жены". (Игра французскими словами: "cor"
- мозоль и "corps" - тело.))
Пушкин об этом узнал. В письме его к посланнику Геккерну есть намек на
этот каламбур ("C'esl vous probablement qui lui diclicz les pauvretes qu'il
venait debiter... il debite des calembourgs de corps do garde" ("Это вы,
вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал... он отпускал
казарменные каламбуры") - слова Пушкина к барону Геккерну-отцу.). Письмо,
впрочем, было то же самое, которое он мне читал за два месяца,- многие
места я узнал; только прежнее было, если не ошибаюсь, длиннее и, как оно ни
покажется невероятным, еще оскорбительнее.
29 января следующего (1837) года Пушкина не стало. Вся грамотная Россия
содрогнулась от великой утраты. Я понял, что Пушкин не выдержал и послал
письмо к старику Геккерну; понял, почему, боясь новых примирителей, он
выбрал себе секунданта почти уже на месте поединка; я понял тоже, что так
было угодно провидению, чтоб Пушкин погиб, и что он сам увлекался к смерти
силою почти сверхъестественною и, так сказать, осязательною.
Двадцать пять лет спустя я встретился в Париже с Дантесом-Геккерном,
нынешним французским сенатором. Он спросил меня: "Вы ли это были?" Я
отвечал: "Тот самый",- "Знаете ли,- продолжал он,- когда фельдъегерь довез
меня до границы, он вручил мне от государя запечатанный пакет с документами