"Наталья Зоревна Соломко. Горбунок (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Горбунов:
- Мам, ты придешь сегодня? Ты обещала...
Мама:
- Ну что ты как маленький? У меня дежурство, ты ж знаешь...
Так по телефону они беседовали, голос у мамы был сердитый и виноватый,
и Горбунов понимал, что никакое у нее не дежурство, а просто она любит
шофера дядю Толика и скрывает от него, что у нее есть дети. Домой мама
бегает тайком от Толика, а к Толику - тайком от Горбунова. А когда
появляется дома, плачет, обнимает Горбунова и шепчет ему в ухо горячо и
щекотно:
- Я одна, одна, ты не понимаешь, как это тяжело...
Но Горбунов как раз понимал, он ведь тоже был один.
Он один, и мама одна, а как бы хорошо им было вместе! Но почему-то это
было невозможно. Почему?
В общем, было, было о чем подумать пришельцу Горбунову. Вот и сидел он
на подоконнике, тосковал по дому, думал и никак не мог решить, как ему жить:
на самом деле, как живут там, или понарошку, как здесь положено?
Ведь это ж тайна, думал Горбунов, никто ж не должен знать, что я не
отсюда, может, вообще мы не потерялись, а разведчики, может, потом нас
позовут и дадут задание! Значит, самое главное сейчас - не рассекретиться,
быть как все и, уж конечно, ни в коем случае не нарушать ихние законы, чтоб
местные жители ничего не заподозрили... В конце концов, если даже мама
обманывает, то, может, так и надо? А если вправду все должны быть добрыми,
смелыми и так далее, то кто сказал, что начаться должно с Горбунова? Вот
надоест когда-нибудь аборигенам их странная игра, где все время надо врать,
говорить одно, а делать другое, и однажды вдруг замрут они от стыда и
отчаяния и подумают; "Боже мой, как мы живем! Почему? Что с нами творится?
Ведь давным-давно знаем мы, какими мы должны быть, хватит притворяться
людьми, ведь стыдно, ведь нельзя же так, пора нам быть, пора нам стать..." И
станут. Добрыми. Смелыми. Честными. На самом деле. И такая жизнь начнется
прекрасная - как дома. Вот тогда и Горбунову можно будет не скрываться, ведь
верно?
Так сидел четвероклассник Горбунов, глядел в небо, где о нем помнили,
где по нему тосковали, и замышлял первое в жизни предательство.

VII.

Он уж давно жил один, так давно, что привык. Привык к пустой,
неприбранной квартире, к тоске по брату, к одиноким вечерам на подоконнике
(он торчал там допоздна, оттягивая, сколько можно, страшный миг, когда надо
ложиться спать, но он все равно наступал, этот миг). Пустынная ночь вставала
за окном, приникала к стеклам, заглядывала, пугала недоброй тьмой, и
Горбунов включал по всей квартире свет, озирался, вздрагивая, слушал тишину,
лез с головой под одеяло, а мама потом удивлялась: что со счетчиком?
Сломался, что ли? Не может же нагорать так много!
Горбунов удивлялся вместе с ней, пожимал плечами, обещал вызвать
электрика, он врал теперь легко и убежденно, и совесть не мучила - так надо,
так положено. Ну ее. эту правду, ничего от нее, кроме неприятностей.
- Как ты там, Гелик? - звонила вечером мама.
- Хорошо,- легко отвечал Горбунов, да и что бы изменилось, скажи он