"Владимир Солоухин. Прекрасная Адыгене" - читать интересную книгу автора

моря "дикарем", но всюду я первым делом ищу удобный письменный стол и
раскладываю на нем свои бумаги.
С одной стороны, хорошо, что жизнь пока обходится без верещания
будильника, без давки в пиковые часы в автобусе, электричке или метро, без
железной бляшки, называемой табельным номером, без косого взгляда
недовольного твоей работой начальника, без сложных отношений с сослуживцами,
без премиальных, без графика отпусков.
Но с другой стороны, прибежал бы, протолкавшись сквозь пиковый час, на
свое рабочее место, к своему телефону - и можно расслабиться.
Впечатления от вчерашнего футбола, которыми надо обменяться с соседним
столом, к месту и вовремя подоспевший анекдот, телефонный звонок, прогулка
до туалета, папироса в коридоре на подоконнике... Солдат спит, а служба
идет.
Нет, все держится только в твоих руках. Ни начальства, ни подчиненных.
Ты сам себе и генерал, и солдат. Сам велишь, сам исполняешь. Никто не
спросит, когда ты сел за стол, когда встал. И сел ли ты вообще или пошел
прогуляться под мелким дождичком, обдумать сюжет рассказа, найти поворот в
статье, поймать необходимую рифму. Казалось бы, вольная воля, райский рай.
Однако запомнилось из биологической книжки опровержение банального
представления о птичьей свободе, которая возведена чуть ли не в символ, не в
идеал: "Свободен, как птица", "Птичка божия не знает ни заботы, ни труда".
Правда, что птица не знает человеческих - моральных, психологических и
государственных - границ. Отсюда, наверное, и сложились представления о
птичьей свободе. Между тем у птиц есть свои границы, и всякая птица живет в
железных цепях и путах предписанных ей законов, обстоятельств и
необходимостей. Участок обитания строго ограничен фактом обитания вокруг
других птиц, не допускающих вторжения со стороны. Трудоемкая необходимость
из травинок и прутиков сложить гнездо. Изнурительная необходимость сидеть
неподвижно и согревать яйца. Занудная механическая работа по доставке
птенцам десятков тысяч червяков, мошек и гусениц. Да и для собственного
горения надо поглотить пищи в сутки побольше иногда собственного веса. А
затем властная необходимость лететь за три, за семь, за двенадцать тысяч
километров, набивая себе под крыльями костяные мозоли.
Я тоже называюсь свободный художник. Людям, связанным в жизни с
будильниками, пиковыми автобусами и проходной, моя жизнь (и моих собратьев
по профессии) представляется, возможно, океаном голубой беззаботности.
Но в сентябре истекает срок сдачи в издательство книги рассказов, а
рассказов для книги не хватает и нигде их, представьте, не возьмешь. Надо их
написать. Для этого надо (кроме времени), чтобы они уже были во мне, причем
в девятимесячной готовности появления на свет.
Если я не сдам рукопись в издательство в срок, никто мне не сделает
выговора, но книга не выйдет в будущем году и вылетит из плана издательства.
А если не выйдет книга... Отсутствие в жизненном обиходе табельной доски
автоматически сопрягается с отсутствием тех двух дней в каждом месяце
(третьего и восемнадцатого, кажется), которые столь популярны среди широкой
массы трудящихся.
По той же причине для меня очень важно, чтобы в декабре закончить
перевод длинного, с пугающей добросовестностью написанного романа (шестьсот
страниц), а к четвергу надо написать статью для газеты, которую я
опрометчиво пообещал.