"Владимир Алексеевич Солоухин. Каравай заварного хлеба (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

мальчонкой играл с ней или, по крайней мере, часто ронял.
Уж если мать сумела добраться до Москвы и даже пройти в самую Москву,
то, наверное, она сумела бы достать раненому сыну молока, если бы это было
возможно. Но не было молока в Москве поздней осенью сорок первого года.
Тетя Маша решила ехать за молоком в свою деревню.
Тут она опять подробно рассказала мне о своих дорожных приключениях:
и когда ехала из Москвы в деревню, и когда везла Мите бидон самого жирного
коровьего молока.
- Я бы и больше бы захватила. Не испортилось бы. Да в чем же его
повезешь?
Тетя Маша замолчала надолго. И я, оказывается, не ошибся, спросив ее
тихим голосом:
- Ну и что же, успел он попить-то или уж не успел?
- Успел, - ответила тетя Маша.
Постлано мне было на печке. Вскоре сквозь подстилку (старый тулуп и
байковое одеялишко поверх него) стало доходить до тела устойчивое, ровное
тепло кирпичей. Засыпая, я думал: вот шел я вдоль деревни, и все избы были
для меня одинаковые. А что затаилось в них, за ветхими бревнами, за
черными стеклами окон, что за люди, что за думы, - неизвестно. Вот
приоткрылась дверь в одну избу, и оказалось, что живет в ней тетя Маша со
своим великим и свежим горем. И уж нет у нее мужа, нет сыновей и, надо
полагать, не будет. Значит, так и поплывет она через море жизни одна в
своей низкой деревенской избе. И остались ей одни воспоминания.
Единственная надежда на то, что особенно вспоминать будет некогда: надо
ведь и работать.
Если бы я постучался не в эту избу, а в другую, то, наверно, открыла
бы мне не тетя Маша, а тетя Пелагея, или тетя Анна, или тетя Груша. Но у
любой из них было бы по своему такому же горю. Это было бы точно так же,
как если бы я очутился в другой деревне, четвертой, пятой, в другой даже
области, даже за Уральским хребтом, в Сибири, по всей метельной необъятной
Руси.
...Утром я без особых приключений добрался до родительского дома.
Мать испекла мне большой круглый каравай заварного хлеба. Он от обычного
черного хлеба отличается тем, что заметно сластит и немного пахнет
солодом.
Переночевав дома ночь, положив драгоценный каравай в заплечный мешок,
я отправился обратно во Владимир к своим друзьям в студеном, голодном
общежитии.
Оказывается, виноваты были не одна только метель, не одно только то
обстоятельство, что я из Владимира вышел, не поев как следует, и потому
быстро обессилел. Оказывается, сами по себе сорок пять километров зимней
дороги - нелегкое дело. Когда я прошел двадцать пять километров и вышел на
асфальтированный большак и, таким образом, идти мне осталось двадцать
километров, я был почти в таком же состоянии, как и в позапрошлую ночь в
метель, когда, если бы не случайный грузовик, замерзать бы мне среди
снежного поля.
Кроме того, я, должно быть, простудился за эти два дня, и теперь
начиналась болезнь. Мне сделалось все безразлично. Какое бы интересное
дело, ожидающее меня в будущем, ни вспомнилось, мне казалось оно теперь
совсем неинтересным и скучным: не хочу летом купаться в реке, не хочу