"Владимир Алексеевич Солоухин. Рыбий бог (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

Конечно, если в то время, когда начнут спускать воду из пруда
(двадцатого сентября), если в это время полоснуть ножом по сети,
перегораживающей канал, то вместе с водой рыбий поток устремится к степной
реке. И тут уж действительно - свобода и полная независимость. Я спросил
однажды у главного рыбовода, какие естественные враги могут быть в Сале у
взрослого карпа? Рыбовод ответил мне, что практически никаких. Щука его
уже не возьмет. Выдра в этих местах не водится.
- И сколько же он может прожить?
- Десятки лет. Щуки вон по триста живут. Карп, конечно, не такой
долгожитель, а все-таки поплавал бы в проточной воде в свое удовольствие.
Но разрезать сеть - либо сумасшествие, либо уголовное преступление.
Нанесение народному хозяйству материального ущерба. А вот если... Ах, как
захотелось побыть хоть один час в роли всемогущего и всемилостивейшего
бога...
Едва дождавшись рассвета, я наспех умылся и пошел на мостки. Удочка
всегда лежит там наготове, червяки остались со вчерашнего дня.
Над водоемом сосредоточилась полная, казавшаяся мне таинственной
тишина, словно и вправду готовилась здесь великая и божественная акция.
Даже в том, что очень долго у меня не клевало, я видел некий
дополнительный смысл: должен пойматься именно тот карп, которому
суждено...
Однако первые три карпа не годились для моего замысла. Один был
слишком мал и тщедушен, чтобы на него изливать свою милость, а два других
глубоко проглотили крючки, и пришлось их сильно изуродовать, освобождая от
удочек. Четвертым клюнул "мой" карп. Такого красавца еще не попадалось за
все эти дни. Крупная, ровная чешуя, словно золотые монеты, резвость,
силища, непокорство. Самое же главное, что зацепился за краешек губы, и,
когда я выбросил его на мостки, не нужно было снимать с крючка, он
отцепился сам и едва не упрыгал обратно в воду. Да, это был такой карп, о
каком я думал. Зачерпнув половину ведра воды, я положил туда кандидата на
бессмертие, и начался для него поистине космический перелет через сухую
августовскую степь, через убранные пшеничные поля, поверх трав и цветов,
поверх мышиных нор и человеческих тропинок, поверх кузнечиков и ящериц,
поверх земли, поверх смерти.
Степь была по-особенному прекрасна в это утро. Впервые за многие дни
выпала крупная, как горох, роса. Когда я шел через виноградник, меня
поразило обилие паутин, огромных, я бы сказал, классических в своей
законченности и сохранности. В сухие солнечные дни я видел, что тут есть
паутины, но они скрадывались, были незаметны, не бросались в глаза. Теперь
же они неожиданно проявились и обозначились. Крупным жемчугом осела на них
роса. Надо ли добавлять, что роса сверкала в косых и ярких лучах раннего
солнца.
И вся степь была в таких же сверкающих паутинах. Это были
дополнительные и, может быть, необязательные украшения степи, потому что и
без сверкающих паутин она была прекрасна. Перепадавшие в эти дни дожди
оживили многие травы, поэтому общий сероватый степной тон светился во
многих местах свежими зелеными пятнами. Во множестве росли степные
растения с сухими, сильно разветвленными стеблями, но с живыми, чистого и
полного тона, лиловыми цветами на них. Во множестве своем они расстилались
вдоль и вширь просторными лиловыми туманами.