"В.А.Солоухин. Владимирские проселки (Лирическая повесть) " - читать интересную книгу автора

уступки: от Болгарии начали отрезать кусок за куском. А так как
предшествующая война была очень популярна среди русской общественности, то,
естественно, последующее поведение правительства вызвало всеобщее и сильное
возмущение.
Общественный деятель, публицист, председатель Славянского комитета в
Москве Иван Сергеевич Аксаков возмущался более других в той степени, в какой
был более, по сравнению с другими, последовательным и ярым славянофилом.
Накануне своего решительного шага он писал: "Я спрашиваю себя: честно
ли молчать в настоящую минуту? Не прямая ли обязанность каждого гражданина
сделать все то, что ему по силам и чего никто запретить не может: поднять
свой голос и протестовать. Россию распинают, Россию позорят, Россию творят
отступницей от ее исторического призвания и завета, - и мы все немы, как
рыбы!"
Двадцать второго июня 1878 года Иван Сергеевич вернулся из своего
Славянского комитета поздно, в возбужденном состоянии и записал: "Копье
пущено. Речь произнесена".
Через несколько дней за эту речь ему прислали выговор от Александра II,
отстранение от поста председателя и предписание о ссылке.
"Согнуться мы не могли, пришлось нас сломать вдребезги", - ответил
Аксаков.
Ф. М. Достоевский в те дни напомнил ему: "Так я ж вам предсказывал, что
вас вышлют за эту речь".
Местом ссылки Иван Сергеевич выбрал имение своей свояченицы - село
Варварино. Он был женат на второй дочери Тютчева - Анне Федоровне.
Пока он ехал на перекладных, речь широко распространилась и в России и
за границей под названием "Историческое проклятие Аксакова". Имя Ивана
Сергеевича не сходило с уст.
Пишет О. А. Новикова: "Все в страшном негодовании за изгнание Аксакова
из Москвы, за его правдивое слово. Если Аксаков заслужил наказание, то,
очевидно, и я виновата, но тысячи русских думают и чувствуют так же, как
он..."
Пишет П. И. Чайковский: "Мы переживаем ужасное время, и когда начинаешь
вдумываться, страшно делается... С одной стороны, совершенно оторопевшее
правительство, настолько потерявшееся, что Аксаков ссылается за смелое,
правдивое слово..."
Пишет П. Третьяков: "И вот Аксакову пришлось одному публично высказать,
что чувствовали все прочие люди..."
Пишет Крамской Третьякову: "Ужасное время. Точь-в-точь в запертой
комнате в глухую ночь, в кромешной тьме сидят люди, и только время от
времени кто-то и в кого-то выстрелил, кто-то кого-то зарезал; но кто, кого,
за что? - никто не знает. Неужели не поймут, что самое настоятельное -
зажечь огонь?.. Неужели Аксаков прав, говоря в конце концов эти ужасные
слова: "Замолчите, честные уста..."
Результатом всего этого шума было то, что Павел Третьяков предложил
Илье Ефимовичу Репину незамедлительно ехать вслед за Аксаковым в село
Варварино и написать с него портрет для своей галереи, той галереи, которую
мы теперь называем Третьяковской.
Репин принял заказ безоговорочно. В летописи сельца Абрамцева находим:
"Илья Ефимович ездил во Владимирскую губернию писать портрет Аксакова,
который был в административной ссылке".