"В.Солоухин. Письма из Русского музея (Собрание сочинений в 4 томах, том 3)" - читать интересную книгу автора

вот именно в столики, они отмирают, как у животного вида атрофируется
какой-нибудь орган, в котором животное перестало нуждаться. Недавно в одном
большом европейском городе, в гостинице, оборудованной по последнему слову
техники и моды нашего века, в совершенно модерновой, многоэтажной
полустеклянной гостинице я огляделся в отведенном мне, кстати сказать,
недешевом номере и вовсе не обнаружил никакого стола. Откидывается от стенки
полочка с зеркалом и ящичками явно для дамских туалетных принадлежностей:
пудры, кремов, ресничной туши и прочих вещей. Стола же нет как нет. Так и
видишь, что люди оглядятся с дороги, разберут вещи и... устроители гостиницы
исходили, видимо, из того, что самой нужной, самой привлекательной
принадлежностью номера должна быть, увы, кровать.
Да и выберешь ли в современном городе время, чтобы сесть в
раздумчивости и некоторое время никуда не спешить, не суетиться душой и
посидеть не на краешке стула, а спокойно, основательно, отключившись от
всеобщей, все более завихряющейся, все более убыстряющейся суеты.
Принято считать, что телеграф, телефон, поезда, автомобили и лайнеры
призваны экономить человеку его драгоценное время, высвобождать досуг,
который можно употребить для развития своих духовных способностей. Но
произошел удивительный парадокс. Можем ли мы, положа руку на сердце,
сказать, что времени у каждого из нас, пользующегося услугами техники,
больше, чем его было у людей дотелефонной, дотелеграфной, доавиационной
поры? Да боже мой! У каждого, кто жил тогда в относительном достатке (а мы
все живем теперь в относительном достатке), времени было во много раз
больше, хотя каждый тратил тогда на дорогу из города в город неделю, а то и
месяц вместо наших двух-трех часов.
Говорят, не хватало времени Микеланджело или Бальзаку. Но ведь им
потому его и не хватало, что в сутках только двадцать четыре часа, а в жизни
всего лишь шестьдесят или семьдесят лет. Мы же, дай нам волю, просуетимся и
сорок восемь часов в одни сутки, будем порхать как заведенные из города в
город, с материка на материк и все не выберем часу, чтобы успокоиться и
сделать что-нибудь неторопливое, основательное, в духе нормальной
человеческой натуры.
Техника сделала могущественными каждое государство в целом и
человечество в целом. По огневой уничтожающей и всевозможной мощи Америка
двадцатого века не то, что та же Америка девятнадцатого, и человечество,
если пришлось бы отбиваться, ну хоть от марсиан, встретило бы их не так, как
два или три века назад. Но вот вопрос, сделала ли техника более могучим
просто человека, одного человека, человека как такового? Могуч был
библейский Моисей, выведший свой народ из чужой земли, могуча была Жанна
д'Арк, могучи были Гарибальди и Рафаэль, Спартак и Шекспир, Бетховен и
Петефи, Лермонтов и Толстой. Да мало ли... Открыватели новых земель, первые
полярные путешественники, великие ваятели, живописцы и поэты, гиганты мысли
и духа, подвижники идеи. Можем ли мы сказать, что весь наш технический
прогресс сделал человека более могучим именно с этой единственной правильной
точки зрения? Конечно, мощные орудия и приспособления... Но ведь и духовное
ничтожество, трусишка может дернуть за нужный рычажок или нажать нужную
кнопку. Пожалуй, трусишка-то и дернет в первую очередь.
Да, все вместе, обладающие современной техникой, мы мощнее. Мы слышим и
видим на тысячи километров, наши руки чудовищно удлинены. Мы можем ударить
кого-нибудь даже и на другом материке. Руку с фотоаппаратом мы дотянули уже