"В.Солоухин. Смех за левым плечом" - читать интересную книгу автора

Итак - шлеп! Разрыв оболочки небытия и крики грачей.
Земля, на которой я таким образом очутился, имела достаточно оснований
называться одновременно и раем и адом. Это и понятно, если иметь в виду
главную цель, ради которой меня сюда забросило: чтобы выбрать в конце концов
между двумя крайностями, надо, чтобы эти крайности были и чтобы я имел
возможность к ним присмотреться.
Я не мог тотчас же видеть, как в тишине июньской ночи, под пологом
прохладного леса цветут и благоухают чистые, белые ночные фиалки и как
ночные бабочки прилетают к ним, то зеленовато светясь, вспыхивая в лунных
пятнах, то погасая, залетев в теневые места. Я не мог видеть даже пышного
жасминового куста, цветущего в это время у нас под окнами своими белыми и
душистыми цветами. Точно так же я не мог ни видеть, ни слышать, как в эту же
июньскую ночь в тюрьмах и лагерях умирают или мучаются в ожидании смерти
невинные люди.
Шел июнь 1924 года. Бесспорно, цвели ночные фиалки, бесспорно, летали
ночные бабочки в тишине подлунного леса, бесспорно, страдали люди,
бесспорно, в эту ночь убивали людей.
В моем положении новорожденного я не мог ничего ни видеть, ни знать, но
если бы я, попав на землю, сразу же, сейчас же мог бы осмотреться, подобно
космонавту, прилетевшему на другую планету, то я должен был бы с первых же
минут заключить, что нахожусь в раю. Если же я мог бы в то же самое время
постичь мысленным взором все, что на этой планете происходит, то,
ужаснувшись, я тотчас понял бы, что меня забросило в ад.
Когда бы созвали самых вдохновенных художников и сказали бы им, что
существует во вселенной голый камень и нужно украсить его разнообразно и
одухотворенно, с тем чтобы красота облагораживала, будила добрые чувства,
делала лучше и чище и чтобы она никогда не могла надоесть, и художники,
засучив рукава, принялись бы за работу, что же, разве они могли бы придумать
что-нибудь прекраснее земного неба? С луной и солнцем, в звездах и облаках,
с радугами и зорями, во всех оттенках закатов и восходов?
Разве могли бы они придумать что-нибудь прекраснее земных морей, гор,
рек, озер, водопадов, деревьев, цветов, наконец?
Когда бы созвали самых изощренных инквизиторов и сказали бы, что вот
оборудуется некая лаборатория, некое заведение для мучений и пыток людей,
что же, разве они могли бы придумать столь же изощренные и разнообразные
пытки, набор которых преследует нас всю жизнь?
Что и говорить, обе крайности были тут же, одновременно и рядом, но
чтобы постичь их обе, то есть и великую красоту земли, и великое зло,
царившее на ней, и нужна как раз целая жизнь. Для постижения того и другого
она и была мне дана.
К счастью, прежде чем пуститься мне в многолетнее плаванье через земную
юдоль, был дан мне компас, на который я, к несчастью, взглядывал с годами
все реже и реже, а были годы, когда не взглядывал совсем, как если бы его не
было.
Отчетливо помню урок о двух крайностях земного бытия, преподанный мне
матерью на самых первых порах. Я думаю, что ни профессора, учившие меня
впоследствии, ни писатели, книги которых я успел прочитать, не подарили мне
столь же ясной и неотразимой конструкции, как это сделала Степанида
Ивановна.
- У тебя, - говорила она, - где бы ты ни был и что бы ты ни делал,