"Пётр Первый - проклятый император" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)

СТРАННАЯ ФОБИЯ ПЕТРА

Петру вообще очень свойственны разного рода «фобии», порой исключительно причудливые. В их числе и лютая ненависть к старинным родам. Откуда?! Как может царь, первый дворянин в государстве, буквально исходить ненавистью к аристократии?! Стремясь любой ценой оправдать и обелить Петра, это объясняют порой «тяжелыми впечатлениями детства». Мол, Петра в малолетстве жестоко обижали бояре, и этот рубец остался у него на всю жизнь.

Гораздо труднее указать на конкретные обстоятельства этих обид: кто унизил бедного Петрушу, когда и по какому поводу? Потому что никаких конкретных свидетельств такого рода история не сохранила. Даже потеряв отца очень рано, в три с половиной года, Петр вовсе не рос сиротой. О его матери можно (и нужно) сказать много дурного: и безответственная она, и неумная, и жестокая, и государственными делами заниматься неспособная, и в средствах никогда не стеснялась. Но сына и дочерей Наталья Кирилловна любила, заботилась о них и в обиду никогда бы не дала.

С трех же лет Петр жил в отдалении от двора, в селе Преображенском, куда ездили только бояре, близкие к Нарышкиным или входившие в их клан. События «Хованщины» 1682 года могли образовать психологический рубец и у людей покрепче 10–летнего мальчика. Тогда на его глазах убили любимого дядьку Матвеева.

Но и тут, во–первых, лично Петра никто не обижал, а во–вторых, обидчиками–то были стрельцы, а обижаемыми — знатные дворяне, Михаил Долгорукий или Артамон Матвеев. На залитой кровью Красной площади 15 мая 1682 года естественнее было бы стать ненавистником черного народа и защитником старинной знати.

Князь Борис Куракин приводит в своей «Истории о царе Петре Алексеевиче» гораздо более реальную причину этой фобии:

В общем, воспитывали Петра те, кто сидел в Преображенском, а потом захватил власть. Клан Нарышкиных, происходивший вовсе не от князей, а от стрелецкой верхушки и от офицеров в полках нового строя. И воспитывал, понятное дело, в своем вкусе.

Впрочем, помимо прямых внушений и подзуживаний круга, в котором воспитывался Петр, у него были и другие, чисто личные причины не любить образованных и воспитанных людей: сам–то он к их числу не относился. Можно как угодно относиться к высшей знати, ведь любовь и нелюбовь к любой общественной группе — дело личное. Но, во всяком случае, знать и хорошо образована, и хорошо воспитана. Пётр плохо владел даже собственным языком, лишь годам к 16 овладел четырьмя правилами арифметики, совершенно не знал литературы и искусства. Это уже ограничивало его возможности, сокращало число собеседников и создавало комплекс неполноценности.

Но, в конце концов, можно было сидеть за столом и вообще ничего не говорить, а только улыбаться и всем своим видом изображать, как изливается на окружающих «монаршая милость». Но в том–то и дело — и вести себя за столом… вообще вести себя в обществе Петр тоже совершенно не умел. Не умел самых элементарных вещей, обязательных для воспитанного человека той поры. Не умел подать стул и не умел сам красиво сесть или принять от слуги тарелку; не умел пользоваться салфеткой, ножом и вилкой.

В 1697 году, отправляясь в Европу вместе с «Великим посольством» под именем Петра Михайлова, Петр встретился в местечке Коппенбург с двумя знатными дамами: курфюрстиной бранденбургской Софией Шарлоттой и её матерью, курфюрстиной ганноверской, Софией. Встреча произошла по инициативе дам, которые потом записали свои впечатления в дневники: курфюрстинам очень уж хотели видеть Петра, «царя варваров». По словам Софии Шарлотты, Петр в первые минуты встречи все закрывал лицо руками и бормотал:

Но гораздо более сильное впечатление на курфюрстину произвело другое:

Курфюрстины, к сожалению, стали судить по Петру обо всей России и всех русских, заложив тем самым отвратительную традицию видеть в нас забавных дикарей, своего рода «белых папуасов», и сочли Петра «очаровательно диким». Но ведь то курфюрстины, жаждущие экзотики, а то Голицыны и Долгорукие. Своих–то не обманешь, и «очаровательным дикарем, естественным и непринужденным» ты в их обществе никак не прослывешь.

Тем более Петр совершенно не способен был поддерживать светскую беседу. Для этого он попросту недостаточно хорошо знал и русский, и другие языки и совсем не знал литературы, истории, культуры, архитектуры… вообще всего, что называется таким неопределенным словом — культура.

Кроме того, Петр абсолютно не умел учитывать личности собеседника, хоть в какой–то степени применяться к нему, говорить о том, что может быть интересно этому собеседнику. Тем же курфюрстинам он рассказывал о том, как собственноручно пытал стрельцов, а одному католическому священнику — про то, как казаки вешают и сажают на кол ксендзов.

Конечно, все это связано с воспитанием в кругу «самого низкого и убогого шляхества», нет слов! Но возникает естественнейший вопрос — а почему сам Петр не изменил такого положения вещей? В конце концов, не такая это великая тягота — научиться вести себя в обществе, почитать книги, пообщаться со знающими людьми… Ломоносов, в 20 лет попавший в Славяногреко–латинскую академию, тоже был и груб, и дик… первые годы, а кое в чём и только лишь первые месяцы. Не он первый, не он последний.

Великолепный есть диалог у Тургенева:

Действительно. Почему же Петр ни в 35, ни в 45 лет так и не «ввихнул себя обратно»? Почему он не воспитал себя сам, не привлек нужных для этого людей? Почему он до конца своих дней ел руками, громко чавкал и орал, указывал и тыкал пальцами, напивался до скотского состояния, чесал голову и пукал за столом, пугал и оскорблял собеседников?

А вот почему…