"Орест Михайлович Сомов. Роман в двух письмах" - читать интересную книгу автора

прекрасное приволье для любителей купанья. Ты знаешь, что с тех пор, как
сиамец Лаури учил меня плаванью, я не уступлю в этом искусстве ни одному
островитянину Тихого океана. Река, протекающая в деревне моего дяди,
глубока, быстра и довольно широка: ежедневно я совершаю на ней байроновский
подвиг и сряду по нескольку раз переплываю этот стосаженный Геллеспонт.
Жаль, что ни на одном берегу нет прекрасной Геро, которая ждала бы верного и
раннего своего Леандра; или что по крайней мере, подобно Байрону, не могу я
похвалиться в пленительных стихах моим удальством и простудной лихорадкой.
После купанья часа два или три брожу я по рощам и полям и в ожидании Петрова
дня натравливаю моего четвероногого Мельмота на крупных и мелких птичек.
Молодой этот питомец так послушен и переимчив, что, когда я после иду с ним
по деревне, он не оставляет без порядочной угонки ни одной курицы, ни одного
цыпленка; и на днях еще старая Акулина, птичница моего дяди, всенародно
приносила мне жалобу, что Мельмот, резвясь, задушил пары две утят и распугал
весь утиный табор, вверенный главному ее начальству. Я смеялся и оправдывал
Мельмота молодостью и глупостью; но тетке моей, кажется, это оправдание было
не по сердцу: она заметила мне, что такую негодную собаку должно держать или
взаперти, или на привязи. - Перескочи, если хочешь, через это отступление и
читай далее. - В восемь часов являюсь я к завтраку, принимаюсь за свой
черный хлеб с молоком и прехладнокровно выслушиваю неблагосклонные намеки
моей тетушки и ее тетушки насчет моего вкуса или блестки сельского остроумия
молоденькой кузинки, которая, будучи рада случаю, не хочет оставаться в
долгу на мои шутки над ее заученною чувствительностью, или, как у нас
когда-то говаривали, сентиментальностью, и над ее провинциально-жеманным
полудетским кокетством. После завтрака дядя водит меня по саду или по другим
хозяйственным заведениям; толкует мне то и другое: я слушаю обоими ушами,
хотя, признаться, ничто из хозяйственных наставлений дядюшки в них не
залегает. Кажется, бог не создал меня ни агрономом, ни садоводцем, ни прочим
и прочим, в чем полагается главное и существенное достоинство сельского
помещика; да, кажется, я и не готовлю себя в члены их деятельного и
трудолюбивого общества. Так время уплывает до обеда. В час мы садимся за
стол. После обеда и неизбежного кофе с густыми сливками три главы домочадцев
уходят отдыхать, кузина мечтать за работой, дети бегать по саду, слуги
дремать в передней либо шушукать с горничными; а я, взяв Мельмота и
страннический мой посох - суковатую палку, снова пускаюсь бродить по
окрестностям, иногда с книгой...
Не дивись и не бойся за меня: не думай, будто бы я, наперекор с молью,
роюсь в старинной наследственной библиотеке дяди. Нет, мой друг! Я взял с
собою из Петербурга порядочный запас разноязычных новостей всякого рода и
когда устаю от прогулок, то, бросившись где-нибудь под тень дерева,
прочитываю по нескольку страничек из книги, которую своевольная судьба
подсунет мне в руки. Сам я нарочно не выбираю и нахожу, что это гораздо
лучше, ибо доставляет мне удовольствие неожиданности. Под вечер я
возвращаюсь домой. Иногда застаю гостей, иногда не застаю даже и хозяев,
которые уезжают посещать своих соседей. Тут, на свободе, начинаю резвиться с
маленькими двоюродными моими братьями, выдумываю для них новые игры, делаю
огромных бумажных змеев, спускаю их, кричу, шумлю не меньше детей, - а время
течет да течет.
В половине десятого мы ужинаем, а через час беспечный друг твой спит
уже сном праведника.