"Орест Михайлович Сомов. Сказка о Никите Вдовиниче" - читать интересную книгу автора

игроков что ни самых удальцов. Никита все-таки не унывал; он прищуривался то
с правого глаза, то с левого, приглядывался и прицеливался - и сбил два кона
дочиста. За третьим стало еще хуже: поднялась метель; ветер так и рвал, и
крутил, и сдувал огоньки на сторону; свету не было и настолько, чтобы
доброму человеку ложку мимо рта не пронести, а снег хлопьями так глаза и
залепливал. Никита взял догадку: он левою рукою сделал себе кровельку над
глазами, выглядывал, высматривал - и заприметил на кону черную бабку, к
самому левому краю. Давай в нее бить: раз, два... а буря-то пуще злится, а
гром так и трещит, что словно небо расседается, а молния так и сверкает
сзади и с боков, и сманивает глаз на сторону, чтобы смигнул, а снег так и
застилает глаза... Это еще цветики, а ягодки будут впереди. Два раза
промахнулся наш Вдовинич: приладился совсем, ему бы только ударить; ан тут
гром и грянет, а молния да снег так и заслепят его очи ясные. За третьим
разом показались ему разные страхи: то змеи Горынычи, то Полканы-богатыри с
казачьими усами и конскими хвостами, то Чуда-Юда, железные зубы, то лешие,
то водяные... ну, в добрый час молвить, в худой промолчать - вся нечисть
подземная, вся тма кромешная. Никита оторвал клок рукава, расщипал и заткнул
себе по охлопку в оба уха, правый глаз зажал, левую руку свернул в трубку и
приставил к левому глазу, чтоб ему не слыхать никакого шуму и не видать
ничего, кроме черной бабки. Тут он начал причитать в уме-разуме все посты и
все заговенья, середы и пятницы, понедельники и честные сочельники, а
родительскую субботу помянул чуть не трижды; навел на черную бабку глаз с
левою рукою, приладился правою, замахнулся, хвать - и вдруг что-то хряснуло,
инда нашему Вдовиничу небо с овчинку показалось. Он со всех ног бросился к
кону: глядит, а перед ним черная бабка лежит, сбитая его метким молодецким
ударом. Он за нее - и схватил в обе руки; а мертвецы к нему сыпнули всею
гурьбою, а петухи как тут: кукареку! - и не стало ни мертвецов, ни огоньков,
заровнялись могилы, и на погосте наступила тишь да гладь, да божья
благодать. Никита Вдовинич зажал черную бабку у себя под мышкой, остальные
пометал в свое упрятище под часовней, поклонился еще однажды батюшкиной
могилке, пришел домой и улегся на полатях. "Теперь,- смекал он,- вольно мне
спать вплоть до вечера; а захочу поесть, так найду кусок полакомее да
посытнее матушкиных ленивых щей, где крупинка за крупинкой не угоняется. Они
уж и так мне бока промыли!"
Никита Вдовинич был крепок на слово: он спал богатырским сном вплоть до
вечера. Матушка его, Улита Минеевна, не будила его и к обеду: намаялся-де,
сердечушко, на стороже, третью ночку не спал. В сумерки Вдовинич проснулся,
встал, встрепенулся, умылся, богу помолился и опрометью вон из избы
пустился; прибежал на огород, ударил бабкой оземь и приговаривал: "Бабка,
бабка, черная лодыжка! служила ты басурманскому колдуну Челубею Змеулановичу
ровно тридцать три года; теперь послужи мне, доброму молодцу: дай мне с
начинкой пирог в сажень длиной, да в охват толщиной". - Не успел он глазом
смигнуть, а уж перед ним лежал пирог в сажень длиной и в охват толщиной.
"Ладно!- молвил Никита.- Дело-то так, да сладить-то как?" Пытался он
разломить пирог, так не под силу, а целиком донести до избы - и того пуще.
Думал-думал наш Вдовинич и вздумал: отыскал под навесом старые дровнишки,
прикатил их в огород; опять беда: как поднять пирог на дровни? "Эх ты, моя
нечесаная башка! не разумна, хоть и велика! - вскрикнул Вдовинич, схватя
свою буйную голову за кудри кольчатые и встряхнув их, как злая мачеха своего
пасынка.- Ну что я стал в пень? Велико диво, как пирог снесть! Вот побольше