"Нина Соротокина. Свидание с Петербургом (Роман в двух книгах "Гардемарины, вперед!", книга 2)" - читать интересную книгу автора

паркет залили какой-то дрянью, в Гавриловой горнице все колбы перебили и
тараканов развели.
Но Гаврила где горлом, где подзатыльником быстро навел поря-док.
Главное качество княжеского камердинера - деловитость. Ему дворня в рот
смотрит. Если Никита что прикажет казачку, конюху, официанту, они так и
бросаются исполнять, а потом исчезнут на час. С камердинером этот номер не
проходит, его показным усердием не обманешь. Да и какой Гаврила камердинер?
Он и дворецкий, и ста-роста, и алхимик, и врач, и ближайший к барину
человек, и еще черт знает кто... На все руки.
О, воздух Родины, небо Родины, о, дорогие сердцу друзья! С Але-шей
Корсаком встретиться не удалось, он находился на строитель-стве порта в
городе Рогервик, зато Белов был в Петербурге. Отноше-ния с Сашей быстро
вошли в привычное русло, и зажили бы они при-певаючи, как некогда под
сводами навигацкой школы, если бы не был друг женатым человеком, а главное,
не сжирай у него все время служба. Словом, Никита даже обрадовался, когда
отец перед очеред-ным отъездом в Лондон определил сына в хорошую должность в
Иностранную коллегию, ведавшую сношениями России со всем про-чим миром.
По регламенту коллегии президентом ее был сам канцлер Алексей Петрович
Бестужев, вице-канцлерскую должность исправлял вице-канцлер Воронцов. Оба
были первейшие в государстве люди, а посему в коллегию являлись чрезвычайно
редко. За три месяца службы Ни-кита не видел их там ни разу. Коллегия
сочиняла грамоты, ведала почтой, содержала в своих недрах тайный "черный
кабинет" и, кроме того, управляла калмыками и уральскими казаками.
"При чем здесь калмыки?"- неоднократно спрашивал себя и про-чих Никита
и, как водится, не получал вразумительного ответа, кроме как: "Калмыками
занимаемся по старой традиции с года основания коллегии, а именно с
1718-го".
Пусть так... И почему бы Никите не ведать делами калмыков, если для
этого вообще ничего не надо делать, кроме как вскрывать три-дцатилетней
давности, украшенные плесенью дела и констатировать, что податель сего за
давностью лет уже не ждет указаний от петер-бургского начальства.
Иметь двадцать три года отроду, прослушать курс у профессоров Штрудерта
и Кинли, читать Демокрита и Джона Гаркли, обожать Монтеня, ощущать себя
склонным к ваянию и быть в душе пиитом, а при этом сочинять пустые бумажки
- это ли не мука, господа? Ни-кита пытался искать сочувствия у коллег, но
не был понят. Их мир вполне умещался между канцелярскими столами, страсти
порхали по служебным коридорам и находили богатую и достаточную пищу для
игры ума. И жить интересно, и платят хорошо!
Здесь бы взвыть волком, но нетерпеливая юность защищена, а может,
вооружена верой. И Никита верил, что служба эта временная. Придет срок,
когда призовет его Россия к другим подвигам, а давать всему оценки и
подводить итоги - это удел сорокалетних, занятие старости.
Никита был уже рядом со зданием коллегии, когда глазам его предстало
грустное зрелище: полицейская команда высаживала на пристань испуганных,
промокших людей, нарядно одетую девушку и двух' мужчин, по виду слуг. Один
из них, старик, громко и надрывно причитал. "За что молено арестовать эту
милую черноокую деви-цу?" - подумал Никита, невольно замедляя шаг.
Недоразумение быстро разъяснилось. Это был не арест, а подо-спевшая
вовремя помощь. Лодка девицы столкнулась с проплываю-щим мимо стругом, и
хотя утлое суденышко не перевернулось, но получило пробоину. Все натерпелись