"Нина Соротокина. Закон парности ("Гардемарины, вперед!", книга 4)" - читать интересную книгу автора

неудачного побега в апреле она согласилась со всем, что предложил ей
неутомимый страж Аким Анатольевич. Разногласия возникли лишь по одному
поводу - какую роль будет играть сопровождающий ее Лядащев. Естественно,
первой Акиму пришла в голову мысль сделать Василия Федоровича "батюшкой".
- Нет,- сказала Мелитриса.- Мой отец убит. И я никого и никогда не
буду называть его именем.
- Тогда господин Лядащев может поехать в качестве вашего опекуна.
- Нет, опекун у меня уже есть.
Аким Анатольевич начал проявлять нервозность.
- Но ведь это все легенда... придумка, сочиненная для отвода глаз
судьба ваша!
- Я никому не хочу отводить глаза, а ваш Лядащев может ехать со мной в
качестве Лядащева. Я думаю, никому до этого нет дела.
- А вот и ошибаетесь,- в возгласе Акима прозвучало откровенное
злорадство.- Для всех Василий Федорович будет выглядеть как ваш
соблазнитель!
К глубокому удивлению следователя, Мелитриса согласилась на этот
вариант, главное, чтобы светлые .образы опекуна и отца оставили в покое.
Более того, после жарких и продолжительных дебатов сам Аким Анатольевич
согласился, что как бы Мелитриса ни называла Лядащева, обыватель все равно
будет подозревать .любовную интрижку, сам облик Василия Федоровича очень к
этому располагал.
- Как хотите, так и называйте... хоть горшком, только в печь не
ставьте.
Этой эпической по своей широте фразой и кончился их разговор, из
которого явствовало, что и Аким, и сам Лядащев более всего полагались на ум
и интуицию своей подопечной. Фаина ехала в качестве горничной или дуэньи,
последнюю формулировку она предложила сама из-за природной склонности к
романтизму. В дороге "дуэнья" была незаменима: она торговалась в харчевнях и
на постоялых дворах, каким-то образом умудрялась доставать чистые, сухие
простыни и свежий хлеб, а в те минуты когда надобность в ней отпадала, умела
становиться (это при ее размерах!) как бы невидимкой. Высокий авторитет
Василия Федоровича смыкал ее уста, она как-то ловко подбирала под себя ноги,
на выдохе уминала бюст и, как таракан в щель, пряталась в тень какой-нибудь
неприметной мебели, о Мелитрисе заботилась безукоризненно, со стороны даже
самый зоркий наблюдатель мог предположить, что она очень любила свою
подопечную. Но саму Мелитрису обмануть было нельзя, у нее и но сию пору
стоял в ушах грозный рык: нет! никогда! Это было в тот день, когда она
умоляла свою стражницу отослать записку опекуну - князю Никите
Григорьевичу. Акиму не наябедничала, и на том спасибо.
Благополучно и незаметно пересекли границу Восточной Пруссии. Дороги
стали лучше, а гостиницы чище, исчезли клопы, но прочим насекомым в мае жить
не запретишь. Фаина необычайно ловко расправлялась с любой мелкой живой
тварью, скажем, пауками или комарами, которыми так и кишели нижние
гостиничные помещения. Большая ладонь уверенно и резко опускалась на гудящую
невесомость. Мелитриса смотрела на свою дуэнью с уважением. Сама она из-за
плохого зрения воевала в комарами без видимого успеха, ненавидела их люто и
называла эту мелкую нечисть "тощими джентльменами в полосатых гетрах".
- Комары - англичане? - со смехом осведомился Лядащев.
- Ну... во всяком случае, враждебная, воюющая с нами держава...-