"Кира Сошинская. Федор Трофимович и мировая наука (сб. "Фантастика, 1967")" - читать интересную книгу автора

спорить не стала. Может быть, в Худайбергенове заговорила совесть.
Уже улетел Гена на своем ЯКе в Турткуль, а посадку на мой самолет еще
не объявляли. Воздух помаленьку разогревался, как бы исподволь
подготавливая меня к жарище, которая будет здесь через час. Наконец,
девушка с кружевным воротничком подошла ко мне и спросила:
- Вы в Нукус?
- Нет, в Туйбак.
- Это один и тот же рейс, Проходите на посадку.
Когда я вышла на веранду аэропорта, оказалось, там собрались уже все
пассажиры. Девушка повела нас к тихоходному на вид биплану, который
допивал положенный ему бензин. У самолета уже стоял вчерашний джигит с
телевизором.
Мы с ним поздоровались.
Я уселась на неудобную, узкую лавочку. Маленькие АНы очень
некомфортабельны - у затылка торчал какой-то крюк, который норовил вырвать
клок волос. Кроме того, я все время съезжала на свою соседку. Пилоты
помогли джигиту втащить телевизор. Рядом со мной сидели три старушки
узбечки. Я подумала, что совсем недавно они вряд ли осмелились бы подойти
к поезду - и вот, пожалуйста!
Старушки негромко разговаривали - видно, о каких-то прозаических вещах.
Их не волновали в данный момент глубокие мысли о скорости прогресса.
Кореянка по имени Соня - так ее называл пожилой татарин, который провожал
кореянку до самолета, - раскрыла "Науку и жизнь". Джигит сел на пол,
поближе к телевизору.
Пришел еще один узбек, из районных работников, в синем кителе, сапогах
и синей кепочке с невенутым картонным кружочком, отчего кепочка принимала
несколько фуражечный, ответственный вид. Узбек уселся рядом с кореянкой и
сразу наклонил го-лову, чтобы разглядеть, что изображено на обложке
журнала.
И мы полетели, оставив внизу облако пыли, поднятое колесами.' Весенний
Хорезм покачивался под окном. Пилоты сидели повыше нас и как будто тащили
нас наверх, склоняясь, когда было трудно, к циферблатам приборов.
Солончаки отражали раннее солнце и казались озерами.
Теплый воздух, поднимаясь с поля, качнул самолет. Джигит с размаху
схватился за телевизор. Джигиту, по-моему, было страшно.
- Сколько лететь будем? - спросил узбек в кепочке.
Ему пришлось повторить вопрос, потому что мотор верещал довольно громко.
Один из пилотов расслышал и, откинувшись к нам, крикнул:
- Час двадцать.
На горизонте земля и небо, одинаково серые, сливались воедино. Там была
дельта Аму-Дарьи. Там же в конторе консервного комбината лежит насос для
нашей партии. Если Худайбергенов не обманул.
Самолет затрепетал, будто встретил любимую самолетиху, и провалился
чуть ли не до самой вемли. Джигиту стало совсем плохо. Он положил голову
на коробку с телевизором и закрыл глаза.
Я смотрела в окно; а когда надоело, уселась, как положено, и услышала,
что ответственный узбек сказал кореянке:
- Я эту статью тоже читал. Очень нужная статья.
Джигит очнулся, потому что самолет восстановил равновесие, и сказал:
- Я журнал "Наука и жизнь" домой получаю.