"Дэвид Сосновски. Обращенные " - читать интересную книгу автора

последней стадии подготовки товара перед поступлением на рынок. Вся штука в
том, что это придает крови какой-то особый, чуть сладковатый, привкус и
уменьшает ржаво-соленое послевкусие. Относительно этого я не сомневаюсь.
Пичкайте кого-нибудь сластями до состояния преддиабетической комы, и вы
действительно получите по части крови нечто "особое". Единственная проблема
заключается в том, что уровень глюкозы в крови упадет, едва ваш кровяной
контейнер поймет, что ему предстоит умереть. Что до меня, то выброс
адреналина - именно та вещь, ради которой я запер своего маленького донора в
багажнике. Но очевидно, люди побогаче не возражают против некоторой
пассивности. Очевидно, им больше нравится думать о крови, которая борется
сама с собой, а не о лакомом кусочке, который борется против своего
"последнего покупателя". Это было бы слишком, учитывая, что товар проходит
предварительную обработку. Убивать выращенного на ферме ребенка, которого на
протяжении недели кормили одним шоколадом - это все равно, что охотиться на
животных, накачанных транквилизаторами. Или ловить рыбу в очень маленьком
бочонке.
Полагаю, что Исузу и ее мама, убегая, прихватили с собой столько
шоколада, сколько могли унести, зная, что этого должно хватить на всю
жизнь... нет, черт подери, на две жизни. Думаю, первоначально он
предназначался "только для дней рождения", например, или "только для
Рождества и Пасхи". И, думаю, они придерживались этого плана не дольше, чем
вампир, который зарекся пить кровь. Вот и все, что осталось от их плана -
бренные останки, расклеенные на стенах их полуподземного жилища на манер
старинных порнографических картинок. Напоминание о сладости жизни -
прожеванной, проглоченной, исчезнувшей навсегда.
Это было первое, чем охотники могли выдать себя: длинный скрипучий писк
скотча, отклеивающегося от катушки. Звук во мраке, где они видят, а их не
видно. До этого, думаю, они сидели в норе, в темноте, поджидая Исузу и ее
маму, поджидали с обычным комплектом из скотча и непромокаемого брезента -
те, кому приелась пища из термосов, выращенная в лабораториях. Они готовы
ждать чертовски долго, пока в аду не похолодает. Для них это не важно. У них
есть только время и жажда крови, приправленной человеческим страхом. Они уже
рассказали друг другу несколько историй о подобных убийствах, совершенных
раньше, потом переглянулись... и тут она вползает в свое тайное убежище и
обнаруживает их, поджидающих ее в темноте, где они видят ее, а она их нет.
Один из них говорит, что дело того стоит - оно почти всегда того стоит, а
она переводит взгляд с одного на другого.
Они смеются. Кивают. Ждут. Можете считать, что они откладывают
удовольствие на потом - хотя оно само явилось к ним, буквально свалилось им
на голову и все еще не вполне осознает, что уже сегодня будет внесено в
меню.
Насколько то, что следует за этим, можно назвать кровопролитием?
"Кровопролитие" означает "пролитие крови", и никак иначе; в этом смысле
кровопролития не было. О да, немного крови брызнуло на Исузу - прежде, чем
ей удалось сбежать. Еще была кровь, которая успела запятнать одежду ее
матери - прежде, чем одежда была сорвана и развешена, почти аккуратно, на
голых ветвях соседнего дерева... Да, вот и оно. Они даже не позаботились
удалиться на достаточное расстояние и поэтому не оставили синяков на ее
теле, которое лежит здесь, связанное. Ее кожа - рваные клочья, свисающие
бахромой или отогнутые на манер створок в корпусе механизма, распахнутых,