"Александра Созонова. Полдень Брамы " - читать интересную книгу автора

"полет". Потом к полету прибавилось уточнение: "ночной полет". Куда же я
лечу? Словно лист опавший. Словно растрепанная комета. Словно невнятный
звук, сорвавшийся с губ Божества... А после "полета" не приходило уже
ничего, как ни вслушивался.
Так и хотел заснуть - расслабившись, раскинувшись на спине, подбородком
в вечность, но сон в медитационной позе не приходил. Тяжелели руки и лоб.
Неприкаянно бухало сердце. Пришлось перевернуться на бок.
Помолился за Георгия. Одной и той же, ставшей уже привычной фразой:
"Господи, помоги Георгию почувствовать, что тщеславие - скала на пути к
Тебе". Что такое тщеславие? Как оно помещается в сердце, познавшем Тебя? Не
могу понять. Как он совмещает в себе несовместимое, загадочный,
парадоксальный Георгий? Это мы - слабые, грешные, далекие от горнего - можем
лелеять тщеславные мечты, ибо чем еще утешаться? - и грызть их ночами,
словно бесконечный нетающий леденец.
Мука моя - Георгий. Он такой светлый, почти сквозной. И все вокруг
благоговеют: домашняя община христиан-экуменистов, созданная им 18 лет
назад, год тюрьмы и три года психушки - в расплату за это, машинописный
журнал в 30 экземплярах, кроткий болезненный взгляд, комната в коммуналке
почти без мебели, полнейший аскетизм - голо, светло, свято. И сам он
разделяет это благоговение, осознание собственной святости проступает в
письмах, лирических эссе, беседах с вновь прибывшими в общину. Больше того -
как я заметил с болью и ужасом месяца два назад, - тех, кто недостаточно
благоговеет, кто нарушает каким-либо образом, вольно или невольно,
незыблемую иерархию группы, Георгий... перестает любить. И не только сам
перестает, но - тонко, искусно - заражает своим отношением остальных
учеников и духовных детей.
Словно две бездны уживаются в его душе. О подобном много писал
Достоевский, и я не буду... (Любимый, кстати, писатель Георгия в юности.)
Что мне Георгий? Я перестал ходить к нему на общение и, должно быть,
никогда не увижу, но молюсь каждый вечер, ибо очень больно, щемяще-больно
совмещать в себе две его бездны.
Грудная клетка не выдерживает, трещит.

Помолился за Альбину. Пусть светлые силы охраняют сегодня ее сон, а
низшие астральные сущности не стучатся в окошко.
Засыпаю, как всегда, после трех.
Очищенное двадцатилетним страданием - как наждаком - нутро, едва
прикрытое тощей плотью, на продавленной тахте... Вдох - выдох.
Очищенное, да не совсем. Сколько осталось еще внутри мути, ила, гнилых
отбросов - хотя бы по снам можно судить. Иной раз такое наверх всплывет...
Словно длинношеее чудище Несии со дна курортного озера.
К счастью, тошнотные сны быстро забываются.
На днях мне приснилось, что все птицы мира взмыли ввысь. И идет теплый,
густой, едкий дождь - их помет. Почему-то прозрачный. От него не укрыться. И
мысль: это апокалипсис.
Все мы ждем апокалипсиса со дня на день.
Или, как говорят у нас в Школе: грядет Армагеддон.
Скорее всего, в августе. Но, может быть, раньше.
Спать! Перед тем как окончательно утерять нить сознания, попробовал
заказать себе сон. Пусть мне приснится Океан и соляная кукла из притчи моего