"Р,Спиллер, У.Торп. История Соединенных Штатов Америки, том 2 " - читать интересную книгу автора

отдавали тем не менее Старому Свету. Наслаждаясь беззаботным пребыванием в
Европе в 1851-1852 годах, Джеймс Рассел Лоуэлл посчитал наши наклонности
скорее римскими,, нежели- греческими. "Я не могу удержаться от мысли, что мы
более других народов воплощаем древнеримскую силу и дух, - писал он своему
другу Джону Холмсу. - Наша литература и искусство, так же как и у них,
носят, в определенной мере экзотический характер, зато наша одаренность в
политике, праве и особенно в колонизации, наше инстинктивное стремление к
накопле* нию и торговле - все это черты римские". Примирившись, как с fait
accompli1, с доктриной высшего предначертания, с Мексиканской войной и
захватом Калифорнии, Лоуэлл не мог не воздать должное экспансионизму великой
Республики, подобному тому, который когда-то связал Европу, Северную Африку
и Малую Азию в Pax Romana 2. Некоторые американцы равно презирали культ
вульгарного самодовольства и противоположную манию культурного
низкопоклонства. Надменный брамин Френсис Паркмен раздраженно отзывался о
коммерции, которая в 50-х годах создавала мощь Америки, сетовал, что не
может найти "убежища от американского предпринимательства", и в то же время
никак не желал пасть жертвой "преклонения перед Джоном Булем - этой самой
опасной болезнью в бостонском свете и низах".
Лишь после начала Гражданской войны, когда французский император и двор
королевы Виктории откровенно встали на защиту Юга, а Карл Маркс, Джон Брайт
и текстильщики Манчестера и Лиона выступили в поддержку Союза, американцы
стали яснее понимать, что существуют две Англии, две Европы - одна
аристократическая, абсолютистская, другая пролетарская, либеральная. В 50-х
годах разграничительные линии между ними уже наметились, но не были столь
очевидны. Если состоятельные, праздные слои восточного побережья все больше
проникались социальными условностями Лондона и изяществом "Парижа, приходили
в восхищение перед стариной и блестящей жизнью пэров, американцы в массе
своей были склонны симпатизировать Кубе, томившейся под испанской пятой, и
восторженно приветствовали Лайоша Кошута, символизировавшего восстание
против Габсбургов, когда он в качестве официального гостя посетил в 1851
году наши берега. Сосредоточенное в ста


24

рых штатах меньшинство могло, .пожалуй, разделять ностальгию бабки
Лоуэлла, которая имела обыкновение Четвертого июля облачаться в траур и
"громко оплакивала наше несчастное расхождение с Его Всемилостивейшим
Величеством", однако большинство американцев аплодировало революциям,
которые совершались во имя Конституции, революциям наподобие той, в которой
сражались их предки.
Отношение же к экономической революции было гораздо более сдержанное.
Зачем что-то свергать, разрушать, уравнивать, если каждый надеялся рано или
поздно стать собственником? Поэтому и появившийся в 50-х годах с приездом
некоторых немецких иммигрантов марксистский социализм не получил особой
поддержки. Более того, наличие радикальных настроений в среде новых
иммигрантов в сочетании с предрассудками по отношению к ирландским католикам
подогревало чувство превосходства над пришлыми. Из подозрительности и страха
возникла партия "ничего-не-знающих", которая набрала такую силу, что в 1854
году победила на выборах в Массачусетсе и чуть не получила большинство в