"Иван Фотиевич Стаднюк. Война (книга 3)" - читать интересную книгу автора

"Вы можете подтвердить его невиновность?" - Юрист строго и будто
угрожающе устремил глаза на младшего политрука, сделав к нему несколько
шагов.
"В мое присутствии командир батальона капитан Шерстюков разрешил
красноармейцу Христичу навестить родных". - Иванюта хладнокровно чеканил
каждое слово. Он не слышал, что именно сказал Христичу капитан, но видел
сияющее лицо, счастливые глаза бойца, когда тот почти бегом покидал
командный пункт батальона.
"Подтвердите письменно! Сейчас же! - Военный юрист даже изменился в
лице. - Это же чепе!.. Чуть не погубили невиновного человека..." - Он
нервно потер рукой подбородок и приказал развязать Христичу руки.
Из-под стражи Алеся пока не освободили - нужно было выполнить
какие-то формальности. Но он понял, что спасен. Его отвели в глубь леса, а
через минуту сзади раздался ружейный залп. И воображение Алеся с жестокой
реальностью высветлило все то, что должно было сейчас с ним случиться...
С тех недавних пор фронтовая жизнь Алеся Христича как бы разделилась
на две части: одну - до "расстрела", вторую - после. Первая, оставшаяся
позади, текла в его воспоминаниях по каким-то естественным, понятным и
привычным законам, когда все происходившее, случавшееся с ним или в поле
его зрения, воспринималось как должное; он смотрел тогда на людей, на
окружавший мир с полным доверием и открытой душой, бездумно чему-то
радуясь, что-то одобряя или осуждая. После же "расстрела" душа его словно
обнажилась для печали, будто перешагнул он через какой-то таинственный
порог, за которым почувствовал себя другим человеком - заново прозревшим,
понявшим, что в жизни не так все просто, не так уж она беспечна и
приветлива, не так легко быть в ней человеком.
Это прозрение навалилось на Алеся тяжестью, тираня чувством, что он
осквернил свою прошлую жизнь собственным легкомыслием, чуть не приведшим
его к роковой черте, и что в тяжкие сегодняшние дни пришел с обедненной
душой, оставив все самое дорогое, светлое, греющее сердце там, за черным
порогом прозрения, за тем страшным потрясением, которое испытал, стоя на
краю собственной могилы.
И в нем просыпалась жгучая потребность вернуть себе ту прошлую, не
попранную "расстрелом" жизнь. Ему страстно хотелось чем-то затмить в своей
памяти ужас, который испытал он перед лицом однополчан на краю могилы,
чтоб в короткие часы сна не метаться в горячечном бреду, а после
пробуждения не терзать себя мыслью: не подоспей тогда по счастливой
случайности младший политрук Иванюта, залп комендантского взвода грянул бы
неотвратно, и уже никто не смыл бы позора с имени Алеся Христича и всего
белорусского рода Христичей.
Удивительно, что Алесь после случившегося стал, кажется, увереннее
чувствовать себя в повседневных фронтовых передрягах. Его не пугали, как
раньше, бомбежки с воздуха, внезапные артиллерийские обстрелы, прорывы
немецких танков, обходы и наскоки автоматчиков, будто и в самом деле
главная опасность, которая могла подстеречь Алеся на войне, осталась
позади.


3