"Иван Фотиевич Стаднюк. Люди не ангелы (Роман в двух книгах)" - читать интересную книгу автора

Многих упорствующих середняков причислили к кулакам и во имя святого
дела раскулачили неправедно.
Если б обрела голос земля, та самая земля, которая без человеческих
рук дичает и лишается материнской силы... Надо было вовремя разбудить
убаюканную мудрость. Но мудрость дремала, и поэтому пахали горе, бедой
засевая. Что ж вырастет?..
Над крестьянским морем разгорался погожий рассвет, а оно,
мятежно-неразумное, мелело... Обмелело и Алексеевское. Над многими дворами
повисла немота. Окна домов тоскливо смотрели на мир из-под крест-накрест
приколоченных досок. Напуганные раскулачиванием, десятки семейств тайком
снялись с насиженных мест и, навсегда порвав с хлебопашеством,
перекочевали в поволжские города.
Степану стало не по себе, стало страшно за землю, которая лишалась
рабочих рук, страшно за далекую Кохановку. Знал он, что на Украине
только-только приступили к коллективизации. А вдруг и в его родном селе
люди, как глупые телята, которых надо силком тащить к коровьей сиське,
заупрямятся, не пойдут в колхоз?
И тут он представил себе Христю, которую вместе с ее детьми увозят в
незнакомую и холодную Сибирь...
Как ни странно, Степана вернула в Кохановку так и не увядшая за годы
любовь к Христе.
Он уже прослышал от людей, что Христя живет с Олексой в мире и
дружбе. Отделились они от старого Пилипа, построили на краю села хату,
обзавелись крепким хозяйством. Христя родила Олексе двух дочек - Тосю и
Олю - и любила их какой-то неистовой, почти животной любовью. Соседи
Олексы диву давались, видя, как его жинка до одури забавлялась детьми.
Начнет, бывало, ласкать их, целовать, тискать и, казалось, совсем рассудок
теряет. Олексе не раз приходилось силой отнимать у Христа вопящих дочурок.
А однажды она до полусмерти избила соседского мальчишку, обидевшего
на улице ее старшую, Тосю. Потом с яростью срубила под окном хаты молодую
сливу, о колючки которой поцарапалась девочка.
Можно было подумать, что Христя никогда и не любила Степана. А он
все-таки решил предупредить ее и Олексу о неотвратимо надвигавшейся беде.


Солнце щедро лило на землю горячее золото, и оно, ударяясь о
лиственный навес ясеней, расплескивалось по ярчуковскому подворью жаркими
пятнами. Платон Гордеевич и Степан сидели в тени сарая на почерневшей от
времени колоде и вели неторопливый разговор. Платон, слушая горький
рассказ Степана, дымил цигаркой, шумно вздыхал, охал, зло матерился или с
удовольствием прищелкивал языком, если Степан говорил о событиях,
радовавших хлеборобскую душу Платона.
- Значит, крути не крути, а другой дороги, кроме как в колхоз, нет, -
сказал Платон Гордеевич, будто подводя черту под услышанным.
- Да, дядьку Платоне, - с убеждением знающего человека ответил
Степан.
- И ты думаешь, что и Оляну могут принять в колхоз?
- А почему нет, если успеет раскассировать свое хозяйство?
- Молод ты еще, Степане... На черта мне такой колхоз, где рядом со
мной будут Оляна, Пилип, Лысаки, которые имеют земли сейчас больше, нежели