"Октавиан Стампас. Проклятие ("Тамплиеры" #5)" - читать интересную книгу автора

предательство.
Но почему предательство? Ведь рассуждение можно выстроить совсем от
другой точки. Такой сговор может быть назван единственным способом спасти
Орден от уничтожения. Разве не стоит такая грандиозная выгода жизни одного
стареющего, неграмотного человека по имени Жак де Молэ. Король Филипп не
любит его, жаждет его гибели, так совершим подобный обмен во имя священной
цели.
Мысль Жака де Молэ развивалась так, как разливается желчь в организме
злобного человека. Но так было не всегда. Усилием воли Великий Магистр
стряхивал с себя одурь подозрительности, и пристыдив себя, отдавался
молитве. Молился он очень много, и тогда его душу посещало относительное
успокоение. Он вспоминал христианских мучеников, которым выпадали испытания
пострашнее тех, что выпали на его долю.
Но еще чаще, чем молитва, настигало старика ощущение спокойного
опустошения. Он мог неделями существовать не поднимаясь сознанием ни до
одной сколько-нибудь сложной мысли. Он жил автоматически, жил как животное,
как та лошадь на соляном прииске, что вечно крутит ворот жерновов,
измельчающих соляные глыбы.
Вероятно, это была просто защитная реакция организма. Невозможно все
время пребывать в состоянии острого отчаяния, равно как и непрерывной
эйфории.
Окно его узилища выходило на темный двор, поэтому ему было трудно
следить за сменой дня и ночи, кроме того, незнание грамоты лишало
возможности вести учет дней. Поэтому, когда в его камеру вошли два
стражника и начали расклепывать цепь, которая держала его прикованным к
стене, он не смог бы ответить - даже если бы его спросили - что сейчас на
дворе, утро или вечер, осень или зима.
Наконец цепь рухнула, к его ногам и тюремщики велели ему встать и
идти. Куда? Вон в ту дверь, она здесь одна.
Медленно выходил Жак де Молэ из состояния душевного безразличия. Встал
со своего жесткого ложа, хотел было что-то спросить у черных ангелов, так
неожиданно влетевших к нему, но раздумал.
"Что-то происходит, что-то важное," - сообразил он. Произошли какие-то
изменения. К лучшему они или к худшему, выяснится очень скоро.
В коридоре было еще темнее, чем в камере, и сырее. На стенах разводы
вечной крепостной плесени. Шаги по влажному камню не производили ожидаемой
гулкости. Идти было трудно, ноги слушались неохотно, слишком долгая
неподвижность сказалась на их гибкости. Старик передвигал ноги замедленно,
но твердо. Тюремщики не проявляли нетерпения.
Жак де Молэ жадно прислушивался, для него попасть после многомесячного
сидения на одном месте на эту прогулку было все равно, что оказаться в
квартале Ситэ в базарный день. Кажется до него донеслись какие-то голоса, а
может быть это просто кружным путем до него доползло эхо его собственных
шагов.
Путешествие оказалось коротким. Два поворота, шесть ступенек вниз. С
тяжелым, недовольным рыданием железных петель, открылась сводчатая дверь.
Несмотря на всю свою опытность, Жак де Молэ не сразу догадался, где
находится. Помещение было заставлено какими-то сложными приспособлениями.
Они были подсвечены двумя разными способами. Во-первых, закатным,
трагически иссякающим огнем заката, он падал из двух высоких узких окон,