"К.С.Станиславский. А.П.Чехов в Художественном театре" - читать интересную книгу автора

и, усевшись на них, здоровалась за Антона Павловича со всеми проходившими
мимо них, то есть снимала шляпу с его головы и кланялась ею, приговаривая на
ломаном русском языке, по-клоунски комичном:
- Здласьте! здласьте! здласьте!
При этом она наклоняла голову Чехова в знак приветствия.
Те, кто видел "Вишневый сад", узнают в этом оригинальном существе
прототип Шарлотты.
Прочтя пьесу, я сразу все понял и написал свои восторги Чехову. Как он
заволновался! Как он усиленно уверял меня, что Шарлотта непременно должна
быть немкой, и непременно худой и большой - такой, как артистка Муратова,
совершенно непохожая на англичанку, с которой была списана Шарлотта.
Роль Епиходова создалась из многих образов. Основные черты взяты со
служащего, который жил на даче и ходил за Антоном Павловичем. Чехов часто
беседовал с ним, убеждал его, что надо учиться, надо быть грамотным и
образованным человеком. Чтобы стать таковым, прототип Епиходова прежде всего
купил себе красный галстук и захотел учиться по-французски. Не знаю, какими
путями, идя от служащего, Антон Павлович пришел к образу довольно полного,
уже немолодого Епиходова, которого он дал в первой редакции пьесы.
Но у нас не было подходящего по фигуре актера, и, в то же время, нельзя
было не занять в пьесе талантливого и любимого Антоном Павловичем актера
И.М.Москвина, который в то время был юный и худой. Роль передали ему, и
молодой артист применил ее к своим данным, причем воспользовался экспромтом
своим на первом капустнике, о котором речь впереди. Мы думали, что Антон
Павлович рассердится за эту вольность, но он очень хохотал, а по окончании
репетиции сказал Москвину:
- Я же именно такого и хотел написать. Это чудесно, послушайте!
Помнится, что Чехов дописал роль в тех контурах, которые создались у
Москвина.
Роль студента Трофимова была также списана с одного из тогдашних
обитателей Любимовки.
Осенью 1903 года Антон Павлович Чехов приехал в Москву совершенно
больным. Это, однако, не мешало ему присутствовать почти на всех репетициях
его новой пьесы, окончательное название которой он никак не мог еще тогда
установить.
Однажды вечером мне передали по телефону просьбу Чехова заехать к нему
по делу. Я бросил работу, помчался и застал его оживленным, несмотря на
болезнь. По-видимому, он приберегал разговор о деле к концу, как дети
вкусное пирожное. Пока же, по обыкновению, все сидели за чайным столом и
смеялись, так как там, где Чехов, нельзя было оставаться скучным. Чай
кончился, и Антон Павлович повел меня в свой кабинет, затворил дверь, уселся
в свой традиционный угол дивана, посадил меня напротив себя и стал, в сотый
раз, убеждать меня переменить некоторых исполнителей в его новой пьесе,
которые, по его мнению, не подходили. "Они же чудесные артисты", - спешил он
смягчить свой приговор.
Я знал, что эти разговоры были лишь прелюдией к главному делу, и потому
не спорил. Наконец мы дошли и до дела. Чехов выдержал паузу, стараясь быть
серьезным. Но это ему не удавалось - торжественная улыбка изнутри
пробивалась наружу.
- Послушайте, я же нашел чудесное название для пьесы. Чудесное! -
объявил он, смотря на меня в упор.