"К.С.Станиславский. А.П.Чехов в Художественном театре" - читать интересную книгу автора

некоторые так даже рассердили своей банальностью.
- Нельзя же, послушайте, подносить писателю серебряное перо и старинную
чернильницу.
- А что же нужно подносить?
- Клистирную трубку. Я же доктор, послушайте. Или носки. Моя же жена за
мной не смотрит. Она актриса. Я же в рваных носках хожу. Послушай, дуся,
говорю я ей, у меня палец на правой ноге вылезает. Носи на левой ноге,
говорит. Я же не могу так! - шутил Антон Павлович и снова закатывался
веселым смехом.
Но на самом юбилее он не был весел, точно предчувствуя свою близкую
кончину. Когда после третьего акта он, мертвенно бледный и худой, стоя на
авансцене, не мог унять кашля, пока его приветствовали с адресами и
подарками, у нас болезненно сжалось сердце. Из зрительного зала ему
крикнули, чтобы он сел. Но Чехов нахмурился и простоял все длинное и тягучее
торжество юбилея, над которым он добродушно смеялся в своих произведениях.
Но и тут он не удержался от улыбки. Один из литераторов начал свою речь
почти теми же словами, какими Гаев приветствует старый шкаф в первом акте:
- Дорогой и многоуважаемый... (вместо слова "шкаф" литератор вставил
имя Антона Павловича) - приветствуя вас... - и т.д.
Антон Павлович покосился на меня - исполнителя Гаева, - и коварная
улыбка пробежала по его губам.
Юбилей вышел торжественным, но он оставил тяжелое впечатление. От него
отдавало похоронами. Было тоскливо на душе.
Сам спектакль имел лишь средний успех, и мы осуждали себя за то, что не
сумели с первого же раза показать наиболее важное, прекрасное и ценное в
пьесе.
Антон Павлович умер, так и не дождавшись настоящего успеха своего
последнего, благоуханного произведения.
Со временем, когда спектакль дозрел, в нем еще раз обнаружили свои
большие дарования многие из артистов нашей труппы, в первую очередь
О.Л.Книппер, исполнявшая главную роль - Раневской, Москвин - Епиходов,
Качалов - Трофимов, Леонидов - Лопахин, Грибунин - Пищик, Артем - Фирс,
Муратова - Шарлотта. Я также имел успех в роли Гаева и получил на репетиции
похвалу от самого Антона Павловича Чехова - за последний, финальный уход в
четвертом акте.
Подходила весна 1904 года. Здоровье Антона Павловича все ухудшалось.
Появились тревожные симптомы в области желудка, и это намекало на туберкулез
кишок. Консилиум постановил увезти Чехова в Баденвейлер. Начались сборы за
границу. Нас всех, и меня в том числе, тянуло напоследок почаще видеться с
Антоном Павловичем. Но далеко не всегда здоровье позволяло ему принимать
нас. Однако, несмотря на болезнь, жизнерадостность не покидала его. Он очень
интересовался спектаклем Метерлинка, который в то время усердно
репетировался. Надо было держать его в курсе работ, показывать ему макеты
декораций, объяснять мизансцены.
Сам он мечтал о новой пьесе совершенно нового для него направления.
Действительно, сюжет задуманной им пьесы был как будто бы не чеховский.
Судите сами: два друга, оба молодые, любят одну и ту же женщину. Общая
любовь и ревность создают сложные взаимоотношения. Кончается тем, что оба
они уезжают в экспедицию на Северный полюс. Декорация последнего действия
изображает громадный корабль, затертый в льдах. В финале пьесы оба приятеля