"Сан-Антонио. Улица Жмуров." - читать интересную книгу автора

добропорядочных людей, гуляющих со своими детишками, и проституток,
улыбающихся мне.
В маленьких аллеях стоят машины, внутри которых парочки выражают взаимные
симпатии...
Я б сейчас запросто дал полсотни франков тому, кто подал бы мне дельную
мысль... Театр? Уже слишком поздно, и спектакли начались... Кино?.. В
одиночку туда идти совсем не фонтан!
Снять телку? Надоело. Вчерашний сеанс успокоил мне нервы. И потом, нельзя,
чтобы это вошло в привычку...
Я проезжаю через Лес, не найдя ничего приемлемого, кручусь по площади
Этуаль, сворачиваю на авеню Ваграм, следую через площадь Терн и
непроизвольно оказываюсь на бульваре Курсель.
Как поется в песне: "Мы сделали это, почти не подумав!"
Если у вас есть хоть немного памяти, то вы вспомните, что на бульваре
Курсель находился антикварный магазин покойного месье Бальмена.
Почему я думаю о маленьком старичке в это унылое воскресенье накануне
весны?
Да, я думаю о нем, о его перепуганных глазах, жалких седых усах,
совершенно белых щеках...
О нем, совсем одиноком и мертвом в этой машине...
Дом сто двадцать. Это здесь.
Я припарковываю мою машину на границе парка Монсо, пересекаю бульвар и
подхожу к магазину, железный занавес которого опущен.
После короткого колебания захожу в дом... Комнатка консьержки, откуда, как
и изо всех комнаток консьержек, идет запах еды.
Стучу в стекло. Толстая женщина поднимает голову, оторвавшись от большой
кружки сладкого вина.
- Чё вы хотите?- спрашивает она и переводит дыхание. Возможно, этот
короткий вопрос станет ее самым большим физическим усилием за весь день.
- Где квартира месье Бальмена? Она поднимает на мою персону взгляд,
тяжелый, как мокрое знамя.
- Он окочурился,- непочтительно говорит она.
- Знаю, но ведь он все-таки жил здесь?
Она прилипает толстой физиономией к кружке, потом поднимает ее, и я
констатирую, что кружка пуста. Снимаю шляпу! Вот это глотки.
Она вздыхает с таким звуком, как будто из шины выходит воздух.
- Четвертый этаж, слева.
С ума сойти, каких усилий порой требуют некоторые невинные сведения.
- Спасибо!- говорю я.- Ваше здоровье...
Поднимаюсь по лестнице. Три этажа - это большой подъем! Останавливаюсь
перед дверью слева и нажимаю на кнопку звонка.
Я действую наудачу, не зная, есть ли кто в квартире. Бальмен был холостяк
и, возможно, жил совсем один.
Звук шагов доказывает мне обратное. Дверь открывается, и передо мной
оказывается маленький педик с завитыми белокурыми волосами.
Ему, может быть, лет двадцать пять, может, чуть больше или меньше. Похож
на туберкулезника... Он среднего роста, тонкий и хрупкий. На щеках следы
пудры, разумеется, пудра голубого цвета; на губах следы помады. Но сегодня
день траура, и он не наводил красоту. У него глаза газели, влажные и
бесчеловечные, как у всех ему подобных... Тонкие руки дрожат.