"Фредерик Дар. Человек с улицы" - читать интересную книгу автора

Я сложил подарки в корзину из ивовых прутьев (моя жена пользовалась ею,
когда отвозила грязное белье в прачечную), затем побрился, чтобы дамы,
которым предстояло поздравить меня с Новым годом, могли ощутить
бархатистость моих щек. Надушившись, я вышел из дома. Было шесть часов
вечера. Погода была такой сырой, как будто стояла осень. Всю первую половину
декабря держались морозы, выпал и лег снег, а затем внезапно наступило то,
что называется оттепелью. Казалось, зима уже закончилась.
Я включил радио. С легким подрагиванием автоматическая антенна мягко
поднялась над правым крылом машины. Органная музыка напомнила мне о церкви в
Бронксе, где преподобный отец Диллингер дал мне впервые прочесть Библию.
Перед моими глазами встал образ преподобного отца. Его лысый, странно
заостренный череп, похожий на картонный. А вообще он напоминал старого,
доброго клоуна, наверное, его потешные ужимки весьма веселили Господа Бога.
Когда Диллингер начинал песнопение, его вставная челюсть то и дело
выскакивала изо рта, и он коротким отработанным движением отправлял ее на
место. В "Нью-Йорк геральд" писали, что сейчас в Нью-Йорке выпал
восьмидесятисантиметровый слой снега и Бродвей расчищают экскаваторами.
Жалко, что я сейчас не там. Бродвей - единственное место в мире, где
чувствуешь в себе силы не бояться грядущего года, пусть даже снега выпало
восемьдесят сантиметров.
Дороги в лесу из-за опавших листьев, образовавших какую-то коричневую
кашу, сделались непроезжими, но через двести метров начиналось хорошее
шоссе, и менее чем через десять минут оно приводило тебя в пригороды Парижа.
Это было западное шоссе, и обычно я пользовался им, но поскольку Фергюсоны
жили на севере от столицы, я решил выиграть время, найдя на карте путь
покороче.
В конце концов я заблудился, оказавшись в каком-то заводском квартале,
меня окружали закопченные стены и трубы. Плохо вымощенные улицы перерезались
железнодорожными путями; водители грузовиков поносили мою белую машину
последними словами, и часть пути я был вынужден ехать по тротуарам, потому
что на мостовой меняли канализационные трубы. Я не имел ни малейшего
понятия, где нахожусь, а поскольку французы неприязненно реагировали на мой
"олдсмобиль", не решился спросить, как мне отсюда выбраться.
Наконец, после многих поворотов и разворотов, я выехал на длинную,
унылую улицу. Вокруг фонарей плясал туман, а недавно подстриженные деревья
напомнили мне лес после пожара, который я когда-то видел в Луизиане.
Немногочисленные рабочие разъезжались по домам на мопедах, едкие выхлопные
газы редких грузовиков медленно истаивали в пыльном воздухе. Прохожих было
немного, все они торопились быстрее попасть к своим очагам. Во всей этой
картине была та потерянность, неопределенность, что всегда так чувствуется
зимой в заводском районе к концу рабочей смены.
Улица вела прямо к Парижу. Ее уносящаяся вдаль перспектива, означенная
огнями светофоров, растворялась в тумане, который вдруг сделался
разноцветным благодаря открывшимся огням города. Огни, исчезая в тумане,
становились все слабее, слабее от одного к одному, от одного к одному, -
словно бы падал ряд костяшек домино. Мне стало хорошо. То была минута
совершенной гармонии. Когда ты слит с самим собой, осознаешь это, и тебе
кажется, что стоишь на вершине мира.
Думая о Салли, я старался угадать, какое платье она выбрала для
последнего вечера этого года. Я представил себе абсолютно американскую