"Фредерик Дар. С моей-то рожей" - читать интересную книгу автора

время. У меня сохранились кое-какие записи, которые я делал в годы изгнания,
но среди них не было ничего, что представляло бы коммерческий интерес.
Я чувствовал себя не в своей тарелке из-за своей мерзкой хари, к
которой никак не мог привыкнуть. Да и Париж оказался совсем не тем Парижем,
который я оставил тринадцать лет назад. Я, как злоумышленник, бродил по
улицам некогда столь любимого города, тщетно пытаясь отыскать тени и следы
моей ушедшей молодости.
Отчаяние грызло меня, как сифилис. Я был болен прошлым, которое
оказалось "прошлым" в буквальном смысле этого слова, то есть прошло
навсегда, ибо ничто меня с ним больше не связывало. Начать жизнь сначала у
меня не хватало мужества. Больше всего я страдал от отсутствия друга...
Человека, с которым мог бы говорить, быть самим собой, рассказывать о себе,
облегчать душу. Люди не созданы для одиночества. Оно нас опустошает и сводит
с ума. Пустота влечет за собой пустоту!
На следующий день после той странной встречи я понял, что произошло
нечто важное, способное оказать влияние на всю мою последующую жизнь.
Размышляя об этом, я непрерывно вертел в руках визитную карточку, пока она
не стала мятой и грязной. Имя, напечатанное на ней черными и блестящими, как
навозные мухи, буквами, действовало на меня гипнотизирующе: "Фердинанд
Медина, журналист, улица Тийоль, Сен-Клу, 8. Тел: Молитор 16-61".
Я непроизвольно водил указательным пальцем по выступающим буквам,
словно рассчитывал, что это прикосновение поможет мне получить сведения о
незнакомце из кафе.
Друг он или враг? Я вызывал в памяти бледное лицо Медины. Сколько я ни
рылся в своих воспоминаниях, не мог припомнить, чтобы встречался с ним
раньше. Правда, в редакцию "Пари-Франс" я обычно врывался, как смерч, и
устремлялся без приглашения прямо к директору или главному редактору.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что я не обратил внимания на
какого-то стажера. В то время ему было семнадцать лет, а теперь этот мальчик
превратился в мужчину, которого достаточно потрепала жизнь.
Нет ли скрытого подвоха в его вчерашнем поведении? С какой стати он
сделал мне этот королевский подарок, ведь иначе и не назовешь его отказ
воспользоваться подобной информацией. Может, из гуманных соображений? Честно
говоря, я не слишком верил в великодушие журналистов. Само ремесло требует
от человека отказа от благородных и рыцарских чувств. Значение имеют лишь
размер букв, которыми будет набран на первой странице газеты заголовок
материала, да количество строк самой статьи. А может быть, этот человек
работает в вечерней газете, которая появится лишь после обеда, во второй
половине дня?
Я решил дождаться вечера, прежде чем радоваться.

* * *

Прошли сутки, но так ничего и не произошло. Медина хранил молчание.
Я думал только о нем. Этот человек прочно занял все мои мысли.
Одиночество мое было столь необъятно, что наша встреча приобрела в моих
глазах колоссальное значение...
Вечером второго дня, когда я выходил из арабского ресторанчика, где
обычно обедал, на меня внезапно обрушилось ощущение столь оглушительной
пустоты, что закружилась голова. Проходившие мимо люди казались неземными