"Константин Станюкович. Диковинный матросик" - читать интересную книгу автора

_______________
* Б у х т а - снасть, уложенная в круги. - П р и м. а в т о р а.


II

- Тоже вот был у нас на клипере, на "Грозящем", когда мы на нем три
года тому назад ходили в дальнюю, матросик один, Васька Пернатый
прозывался. Отцы его, говорил, птицеловы были, и было им прозвище
"Пернатые"... Так довольно даже редкий и диковинный матрос был, братцы вы
мои. Такого никогда на флоте я не видывал. Человек, прямо сказать, с
понятием и по матросской части знал, хорошим рулевым был и в Кронштадте
веселым человеком оказывал себя, и карахтера тихого, и вином не занимался,
а как уплыли мы из Кронштадта и вошли в заграничные места, тут, значит, и
вышла эта самая загвоздка...
- В чем загвоздка? - спросил кто-то.
- А в том, братец ты мой, что вовсе в расстройку вошел. И чем дальше
мы уходили, тем больше он быдто тронутый понятием становился. Ни с кем не
говорил, чуждался, больше один да один, и все в тоске да в тоске, братцы
вы мои. Глядит этто он на море, мурлычет себе под нос песню, а сам
плачет... Однако тосковать - тосковал, а службу справлял форменно... А на
берег съезжал, так ни на что и не смотрел, а прямо в кабак, и привозили
его два раза размертвецки-пьяно... На клипере не дотрогивался и чарки
своей не пил, а на берегу, значит, тоску свою залить хотел... Дошли мы
таким родом до Мадер-острова, как остановил он старшего офицера и
докладывает: "Дозвольте, вашескобродие, объяснить причину". - "Объясняй!"
- говорит. "Так, мол, и так, как вам, говорит, будет угодно, а нет больше
сил моего терпения!" Этто он докладывает, а сам бледный-пребледный из лица
и похудал весь, хотя никакой хвори в себе не имел. А старший офицер малого
терпения был человек и как вскрикнет: "Ты что, говорит, такой-сякой, лясы
разводишь? Говори толком, в чем дело?" Пернатый не испугался и отчесал:
"Явите, говорит, божескую милость, прикажите меня сей же секунд отправить
обратно в Расею, а то я преступником-беглецом могу быть! Пробовал,
говорит, я всячески принудить себя и не могу, вашескобродие. Тоска сосет!"
- Ишь ты... Что ж старший офицер?
- Известно что... Подумал, что матрос огурнуться хочет от флотской
службы... Сперва-наперво ровно бы ошалел, что матрос с таким диковинным
прошением осмелился, а потом: раз, два, три, и пошел лупцевать. Искровянил
матроса в самом лучшем виде и говорит: "Я тебе, говорит, покажу
сил-терпения. Отшлифовать велю, так поймешь свою дерзость прошения". А
Васька Пернатый свое: "Не пойму, говорит, вашескобродие... Не от лодырства
я прошусь!" Велел ему всыпать двадцать пять. Всыпали...
- За прекословие, значит?
- То-то за оно самое. Потому старший офицер очень скор был и
прекословия не позволял... Любил, чтобы молчали, хотя бы он приказал
самого себя съесть... Малого терпения был человек... А который
нетерпеливый - хуже глупого бывает... Оделся, значит, Васька Пернатый
после порки и безо всякой это злобы и как бы в задумчивости говорит
унтерцерам, кои его линьками драли: "Никакие линьки, говорит, тоски не
разгонят. Дойду до капитана, и вернут меня в Расею". Слушаем мы и думаем: