"Константин Михайлович Станюкович. Женитьба Пинегина" - читать интересную книгу автора

за собой и пошла первою. За ними пошли тетя-уксус с супругом.
Дорогой она шепнула мужу, указывая глазами на Антонину Васильевну:
- Ухаживает за миллионеркой... Видно, и у них хотят занять?..
Обиженный статский советник только мрачно вздохнул в ответ.
Никс вел под руку Вавочку и, пользуясь отсутствием контроля своей
ревнивой Тонечки, взглядывал загоравшимися глазами на пышный бюст Вавочки и
говорил ей, благоразумно понижая голос, что она сегодня очаровательна, эта
несравненная Вавочка, как фамильярно называл его превосходительство, человек
очень женолюбивый и большой ловелас, племянницу своей жены. Вавочка делала
вид, что недовольна, просила не говорить ей, "почти старухе", глупостей и,
сознавая свою неотразимость, еще более рдела и самодовольно улыбалась,
отдергивая, однако, руку, которую игривый тайный советник слишком сильно
прижимал к себе. Володя смешил вертлявую Манечку, жену двоюродного брата
Жоржа, и просил ее сесть за обедом рядом с ним. Манечка хихикала,
кокетничала и спросила:
- Понравилась невеста?
- Сапог!
- Но ты бы на ней женился?
- Хоть сейчас! - весело отвечал офицер.
Катенька переваливалась сзади всех. Она чувствовала себя нездоровой и
капризничала. Прокурор Бобочка, всего два года женатый, желая угодить жене,
сказал ей на ухо:
- А ведь очень дурна, не правда ли?
Катенька строго взглянула на Бобочку.
- Вам, мужчинам, нужна одна красота... Она очень симпатична...
И вдруг с каким-то внезапным раздражением спросила:
- Признавайся... Ты очень завидуешь Саше?
Бобочка презрительно усмехнулся.
- Есть чему завидовать?!
А в голове его пробежала мысль:
"Если б эти миллионы да мне!.."
За обильной закуской мужчины выпили по несколько рюмок водки. Сегодня и
Саша Пинегин разрешил себе выпить и чокался со всеми. Волнение его прошло;
он чувствовал себя хорошо и весело. После трех рюмок водки он несколько
размяк; в его отношениях к родственникам проявилась какая-то мягкость, и они
стали казаться ему уж не такими пошляками, какими считал он их прежде. И это
видимое сочувствие и уважение, проявившиеся внезапно к нему, хотя он и
понимал отлично причину их, - тем не менее приятно щекотали нервы и точно
оправдывали его в собственных глазах.
Стали садиться за стол. Сестра Антонина села около хозяйки. По другую
сторону усадили Раису. Около нее сел Саша Пинегин. Остальные разместились
кто как хотел, и его превосходительство очутился на конце стола, среди
молодежи, подле Вавочки. Антонина Васильевна, заметивши соседство мужа с
этой "жирной перепелкой", как она презрительно называла за глаза свежую
толстушку Вавочку, только недовольно сверкнула глазами, но не сказала ни
слова. Но тетя-уксус, зорко наблюдавшая за всем, не удержалась-таки и,
словно обиженная, что такой важный родственник и вдруг сидит на конце стола,
а не на более почетном месте, сказала Олимпиаде Васильевне:
- А Николая Петровича что ж так далеко усадили, сестрица?
- Что ж это в самом деле я и недосмотрела, - заволновалась Олимпиада