"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

признавался первым оратором в Москве, где, как известно, любят и умеют
красиво говорить, и его речи и в собраниях и на торжественных обедах
слушались с благоговейным вниманием. Особенно носились с Заречным дамы. Они
пропагандировали его славу, преклонялись перед ним, влюблялись в него,
писали ему восторженные письма. В Москве ходили слухи, будто несколько лет
тому назад, когда Николай Сергеевич еще был холостым, одна молодая
интеллигентная купчиха, с огромным состоянием, покушалась на самоубийство,
ввиду полнейшего равнодушия Николая Сергеевича к любви и миллионам этой
хорошенькой психопатки декадентского пошиба, желавшей во что бы то ни стало
сделаться женою модного красавца профессора.
Одним словом, Николай Сергеевич становился одним из тех излюбленных
московских людей, которых обыкновенно называют не по фамилиям, как простых
смертных, а лишь по имени и отечеству, и не знать которых так же
предосудительно, как не знать Ивана Великого, Иверской, Царь-пушки и
трактира Тестова.
Чувствительный к успехам и избалованный ими, Николай Сергеевич старался
быть на высоте своей репутации и, отдавая всего себя на "общественное
служение", как называл он свою разнообразную и действительно суетливую
деятельность, отнимавшую много времени, не задумывался ни о том, насколько
она плодотворна и полезна, ни о том, насколько ценна и заслуженна его
популярность.
Да и некогда было.
Николая Сергеевича просто-таки "разрывали", и он, польщенный общим
вниманием и вдобавок мягкий по натуре, не отказывался и всюду поспевал,
везде играл видную роль. Решительно не было в Москве такого ученого,
благотворительного или даже увеселительного общества, в котором не
участвовал бы Заречный в качестве председателя, члена комитета или просто
члена. И везде он читал рефераты, делал сообщения, возражал и говорил речи:
и в ученых собраниях, и в благотворительных комитетах, и в обществе
грамотности, и в родительском кружке, и в педагогическом, и в артистическом,
и даже в обществе велосипедистов.
Деятельность его, вызывавшая общие восторги, никогда не подвергалась
серьезной критике, и Николай Сергеевич мог, казалось, с горделивым сознанием
своих общественных заслуг, пребывать на высоте положения, на которую его
вознесли.
И вдруг эти насмешливо-ядовитые слова, эти холодные взгляды сурового
обвинителя.
И кто же этот обвинитель?
Самый дорогой для него на свете человек - боготворимая жена,
сочувствием которой он особенно дорожил и так долго его добивался, бывши ее
поклонником.
Положение было донельзя обидное и мучительное. Оно осложнялось еще
грустным открытием, что эта женщина, в которую профессор до сих пор влюблен
со слепым безумием чувственной страсти, - так мало любит его. Она так
спокойно сказала, что бросила бы его не задумываясь, при известных
обстоятельствах, - и он знал, что это не пустая угроза. Если бы она любила,
то, разумеется, не была бы так беспощадна к мужу, будь он даже дурным
человеком. Любимым людям женщины все прощают.
Правда, она не скрывала, что выходит замуж далеко не влюбленная и - как
она выразилась - "взвесивши все обстоятельства". И она их перечислила с