"Константин Михайлович Станюкович. Ледяной шторм" - читать интересную книгу автора

крестился. А чеченцы ели хлеб и овечий сыр и дрожали под своими бурками,
покорные аллаху.
Вид капитана и матросов не наводил уныния и обнадеживал.
И лавочник говорил черкесам:
- Понимай, чиркес... Ежели пароход уходит, значит, секим-башки нам не
будет! И капитан знает.
Черкесы слушают, едва понимают и безмолвствуют с видом фаталистов,
ожидающих своей участи.
Матросы после свистка стали напряженнее и угрюмее. О том, что впереди,
не разговаривали. Каждый про себя думал, что матросская жизнь каторжная и
что в море жутко. Того и гляди, не увидишь берега.
Художник, окончив два эскиза, взглянул на море и, обращаясь к молодой
девушке, словно бы в экстазе воскликнул:
- Какая грозная красота!.. И как хорош прибой!
"Что за скотина!" - подумал пригожий студент и возбужденно и сердито
произнес:
- Какой опасности подвергаются матросы!.. В ней красоты мало!
И красивая барышня посмотрела на пароход и догадалась, что едущим на
пароходе не до красот природы.
- Бедные! - застенчиво промолвила барышня, обращаясь к студенту и
словно бы извиняясь, что она, восхищаясь морем, забыла о людях.
И в эти минуты среди любопытных из серой публики раздавались
восклицания, полные сочувствия и сожаления к морякам:
- Отчаянный капитан!
- И буря-то страсть!
- Небось, не боится идти!
- Как-то дойдет пароход.
- Матросикам-то как... Замерзнут!
- Вызволил бы их Николай-угодник!
- Спаси их господь! Не сделай сирот!
И кто-то истово перекрестился.
Капитан услышал эти замечания и опять вспомнил о своих.
"И какого черта я не остался в Севастополе!" - снова упрекнул себя
Никифор Андреевич, скрываясь в рубку.
Он приказал буфетчику подать чаю и коньяк и, оставшись один, без
свидетелей, Никифор Андреевич не выглядел решительным.
Но мысль о том, что остаться бы в Ялте и спастись, рискуя разбить
пароход, даже не пришла ему в голову.


V

Как только "Баклан", прогудев о приходе, ошвартовался у мола, Антон
Жученко, чернявый и курчавый молодой матрос с бесшабашно-смелым и
жизнерадостным пригожим лицом, то и дело прибегал на корму и взволнованно и
жадно вглядывался в начало мола, поджидая кого-то.
Он не обращал внимания ни на завывающее море, ни на ледяной ветер,
трепавший его шелковистую бородку и кудрявые волосы, выбивавшиеся из-под
матросской нахлобученной шапки, и, казалось, в своем не особенно теплом
буршлате, застегнутом наглухо, не чувствовал резкого холода.