"Константин Михайлович Станюкович. Дождался" - читать интересную книгу автора

И он не лишил себя тщеславного удовольствия щегольнуть, хотя бы и перед
"буржуями", своими смелыми взглядами, высокомерно "разделывая" общественный
строй с его торжеством хищника-капитала, терпением рабочих классов,
предрассудками, привилегиями и государственными людьми, служащими интересам
того же капитала.
Пансионеры, видимо, были шокированы и дерзкой смелостью русского и,
главное, его совсем неприличным, казалось всем, тоном, вызывающим, нервным,
несколько повышенным. Словно бы Ракитин поучал идиотов.
Ракитин сиял. Он чувствовал, что в ударе и даже на чужом языке говорит
хорошо.
И, возбужденный, он сам с удовольствием слушал свои закругленные,
красивые и эффектные периоды, полные неожиданных блестков остроумия и злых
сарказмов, и не сомневался, что они во всяком случае произведут и на
"идиотов" впечатление, и что в столовой - ни звука.
А между тем он взглянул на пансионеров... и что же?
Никто не обращал ни малейшего внимания на его слова. Ему казалось,
будто все нарочно перекидывались между собою словами и будто смеялись на его
счет.
Дамы хоть бы взглянули на него. Ни прелестная мисс, ни хорошенькая
пасторша с недоумевающими глазами. Ни две волоокие румынки проблематических
лет. Ни поблекшая девица из Гамбурга, худая как спичка, мечтательная,
краснеющая и уписывающая все блюда с таким добросовестным аппетитом, будто
ей было предписано: войти в тело.
Только одна мадам Шварц вытаращила на него свои подведенные глаза и
бросала то умоляющие, то угрожающие, то злые, то испуганные, то наконец
многообещающие взгляды, очевидно, дающие понять "знаменитому" писателю - не
позорить пансиона и не разорить бедную женщину.
Два англичанина - и старый и юный - были высокомерно-равнодушны. А юный
- Ракитин знал - говорил по-французски правильно и с собачьим акцентом.
И даже старый француз, которого главным образом выбрал жертвой Ракитин,
и тот, хоть по временам поднимал от тарелки глаза, загоравшиеся блеском, и
слушал, сдерживая раздражение, но при этом оскорбительно-насмешливо
улыбался.
"Так я вам, остолопы, покажу!" - по-русски подумал Ракитин, больно
задетый в своем самолюбии.
И словно бы решивший огорошить этих "идиотов", уже достаточно
взвинченный, Ракитин с вызывающей уверенностью и спокойной развязностью
сказал, повторяя слова Нитцше, что все наши ходячие мнения требуют
переоценки, и прибавил:
- Возьмите хоть брак. Это одно из нелепых учреждений. В будущем форма
его изменится. По крайней мере не будут обязывать супругов любить по гроб
жизни и быть каторжниками. Родители поймут, как портят они своих детей...
Слова Ракитина произвели на пансионеров ошеломляющее впечатление.
Чопорно-строгая англичанка не ахнула от негодования только потому, что
ахать неприлично. Но она закрыла уши руками. Глаза ее стали
неподвижно-злыми. Губы что-то шептали и, казалось, призывали кары на
святотатца.
- В каком мы обществе, Маб!
Старый высокий швед-пастор повел на Ракитина неумолимо-скорбный и в то
же время безнадежно-суровый, тяжелый взгляд.