"Константин Михайлович Станюкович. В далекие края" - читать интересную книгу автора

их родине. Питая к ней "род недуга" и отличаясь местным патриотизмом в очень
значительной дозе, мой сибиряк был несколько расточителен на яркие краски,
когда живописал красоты сибирской природы с ее тайгами и степями,
рассказывал про "нетронутость" сибирского жителя (коренного, заметьте,
жителя; к пришлым, "российским", сибиряк питает недоброжелательство) и с
необыкновенною нежностью вспоминал о лепешках, шаньгах{242} и пирогах, о
знаменитой сибирской нельме и "стружанине" (сырая замороженная рыба, которую
сибиряки едят, настругивая тонкими стружками) с уксусом и луком.
Мрачная, безлюдная и холодная "страна Макара", какою представлялась она
вам с детства, принимала в этих "сибирских" рассказах совсем иной вид - вид
обаятельных, полных прелести палестин, не испорченных еще вконец изнанкой
цивилизации и изобилующих всякою снедью. Если бы да только "реформы",
которые сравняли бы Сибирь с Россией, а не этот классический
"провиденциальный" цивилизатор, не дающий сибиряку вздохнуть, не
потребовавши мзды, да не пришлый "варнак", развращающий патриархального
местного жителя, то хоть бы рай! И сибирский "кулак", по словам "сибирского
гасконца", куда мягче русского, да и "кулаков"-то меньше. О сибирском мужике
и говорить нечего, не чета русскому; он не так забит и живет куда богаче:
земли вдоволь, и знает он говядину не по одним только великим праздникам,
ну, словом, там, в этих привольных местах, "вообще" лучше.
Слушая все эти подчеркивания хороших сторон (дурные рассказчик-сибиряк
смягчит по мере возможности), вы начинаете удивляться собственному
невежеству. Думали, что Сибирь - Сибирь и есть, а выходит если и не совсем
Аркадия{243} (едва ли в Аркадию ссылали бы преступников), то все-таки
"весьма и весьма недурно", как выразился, вторя словам сибиряка, другой
пропагандист этого края, знакомый правовед, один из тех ранних и милых
молодых людей новейшей формации, которые, при случае, умеют с трогательною
любезностью уверить, что, "собственно говоря", и на Сахалине "весьма и
весьма недурно".
Молодой человек, хотя сам и не бывал в "тех" местах, но имел случай по
обязанностям службы ("Ах, какая тяжелая служба!" - по обыкновению прибавил
он, скромно опуская глаза) узнать о них основательно и может сказать, что
против них сложилось совсем напрасное предубеждение. "Там" есть места
превосходные, которые по климату не уступят хотя бы Швейцарии. Возьмите,
например, Семиречье или местности подле Алтая. Хорошо и Забайкалье...
Недурна и Томская губерния... Не совсем скверно и в Якутской области.
- Знаете ли, - прибавил он, вдохновляясь собственными словами, - я даже
завидую вам, что дела заставляют вас оставить на некоторое время Петербург.
Там, вдали от здешней сутолоки, на приволье, среди новых людей, в "ровном"
климате, право, лучше! Охота, рыбная ловля какая! И наконец вам
волей-неволей придется узнать настоящую жизнь, а не подделку ее, не ту,
которую описывают нам, тенденциозно преувеличивая ее дурные стороны.
И, увлекаясь все более, молодой человек начал нахваливать те места даже
по-французски и с такою убедительностью, что я осведомился: почему он сам не
перейдет на службу в "те" места? К сожалению, он ведь не зависит от себя.
Раз служить, надо "тянуть лямку", где придется... Он, так сказать, "раб
обстоятельств", и наконец, прибавил он, "здесь он более полезен".
Ввиду таких приятных сообщений, я, признаться, позабыл многое, что
читал и о чем слышал, и заранее восхищался перспективой приволья, ясного
неба, постоянного солнца, хотя и при сильных морозах зимой, но зато почти