"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

во дворе, выложенном белым песчаником, в старом вишневом саду - повсюду
лежали раненые, и их все время подвозили из медсанбатов и полевых
госпиталей. А девать некуда: все помещения в этом огромном Доме разгромлены
и разграблены, мебель разбита, почти все окна выбиты. Во многих комнатах
сжигали бумаги - стены закопчены, пепел лежал кучами. Еще удивительно, что
само здание не сгорело.
Тогда впервые Люда сполна осознала, как трудно жить и работать Гордею.
Раньше ему не приходилось организовывать лечебные заведения на пустом месте,
а тем более в руинах, а тут даже места не было, чтоб сразу развернуть хотя
бы одну операционную. Но он сумел сплотить вокруг себя людей, очень помогли
бойцы сопровождения и подразделения, которые оставались в городке на
переформировку. Не спавший последние двое суток, брат валился с ног, мотаясь
по городу в поисках нужных людей - стекольщиков, плотников, столяров и
жестянщиков. Он обращался за помощью в только что организовавшиеся горком и
горисполком, к коменданту и даже к священнослужителям, взывая их обратиться
к пастве - проявить милосердие и оказать посильную помощь раненым. Целый
день до позднего вечера повсюду в громадном здании была толчея, шум, гам и
стук, но вскоре появился свет в комнатах, наспех оборудованных, и начали
вносить и располагать людей, привезенных прямо с передовой. Врачи
сортировали раненых, наиболее тяжелых размещали ближе к операционной, под
которую Гордей выбрал самую светлую и просторную комнату.
Людмила тоже уставала на перевязках - за день через руки малочисленных
сестер, санинструкторов и через ее руки проходило несколько сотен человек.
Каких только перевязок не было! Правда, старшая медсестра давала ей
обработку ранений попроще, не слишком ужасающих своим видом. И все же, когда
вокруг начало все постепенно стихать, она не смогла сидеть в комнате одна и
вышла на улицу к подъезду. Вокруг стояли в основном двух- и трехэтажные
жилые дома, во многих окнах уже пробивался слабый желтоватый свет. На улицах
изредка и торопливо проходили горожане - мужчины в шляпах, женщины с сумками
и корзинками. Через дорогу, возле дома под белой жестью с выжженными окнами,
кое-кто из жителей помпой качал воду.
Вдруг около подъезда остановился "виллис". Два бойца сняли раненого
офицера в бессознательном состояний, а запыленный старшина подошел к Людмиле
и спросил, где найти начальника госпиталя. Люда сказала, что сейчас позовет,
и побежала внутрь здания. Гордей вышел, бегло осмотрел раненого и сказал,
констатируя факт:
- Отсечена нога. Шоковое состояние...
- Куда нести? - спросил старшина Криницкого. - Только имейте в виду:
срочная операция и лучшие лекарства! Такой приказ генерала.
Гордей Михайлович, казалось, не слышал угрожающего предупреждения
старшины и сказал Людмиле, чтобы позвала санитаров с носилками и они занесли
раненого в приемный покой, то есть в вестибюль второго этажа. Старшина
приблизился к Криницкому и предупредил:
- Имейте в виду - это героический человек.
- У нас трусов нет, все герои, - спокойно ответил Гордей Михайлович и,
повернувшись к вышедшим санитарам, приказал: - В приемный покой. Пусть
дежурный врач осмотрит.
- Что вы его обследуете? - прохрипел уже со злостью, с нотками
ненависти в голосе старшина. - Этот офицер отбил контратаку целого батальона
противника! Слышите? А вы тут засели по тылам... мать вашу!