"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

Колокольников, точно отгадав мучительные раздумья Гордея, присел
наконец рядом:
- Давай договоримся: никому об этом ни слова. Пока, по крайней мере, не
прояснится ситуация. Ладно? Ни Андрею, ни Людмиле. Мы не знаем, как оно
будет дальше, и вмешиваться нам не только неловко, но даже грешно.
- Трудно предсказать, как известие о фронтовой подруге может повлиять
на Оленича. Но думаю, обстоятельства заставят меня выписать Оленича
побыстрее.
- Месяц-два покорми его хорошими продуктами и лекарствами, укрепляй
нервную систему, заставь его больше пользоваться протезом. Приспосабливай
его к самостоятельному существованию, без прислуги, без аханья и оханья. Он
солдат, и воспримет все твои назначения правильно, без капризов. И поймет,
что приближается час его выписки. Здесь - фронтовики, братишки, раны, стон,
смерть, как на фронте. Это усугубляет, растравляет и угнетает
безысходностью. Скорее его туда, к морю, в Таврию!
Гордей Михайлович вспомнил, что Андрей в Таврии в сорок третьем был
ранен. Интересно, как отнесется к этому совпадению Колокольников?
- Профессор, вы знаете, Оленич в Таврии был ранен. А главное, ранен в
ту ногу, которую потом отсекли. Что-то мистическое. Ранение вроде вещевого
знака: принести ногу в жертву войне.
- Действительно, невольно задумаешься, что есть что-то роковое в судьбе
этого капитана.
- Там же, где-то в днепровских степях, каратели Хензеля распинали
комиссара Белояра. И Андрей часто вспоминает те места и очень тяжело
переживает все, что там случилось: ему пришлось вступить в бой с карателями,
в бою был убит его политрук в двух шагах от своего дома.
- Да, ужасные вещи, - согласился Колокольников. - И тем не менее именно
туда ему и нужно, если верить Евгении Павловне: кол вышибать колом!
- Хорошо, Данила Романович.
Вошла Людмила и сообщила:
- Андрей Петрович в полном порядке. Вы бы с ним поговорили, решая его
участь.
Гордей нахмурился: он не забыл вызывающего поведения сестры и, защищая
Колокольникова, отрезал:
- Врач не обязан советоваться с больным, какое лекарство и какой метод
лечения применить.
Людмила поняла брата - она тоже была строптивой.
- И напрасно! - бросила, вся вспыхнув.
- А все же моя правда! - торжествующе сказал Колокольников, обращаясь к
Гордею Михайловичу. - Посмотри, что с ней делается!
- Со мной все в порядке, - проговорила Людмила и вышла.
- Может, надо радоваться? - тихо спросил Гордей.
- Радуйся! Это в ней жизнь неистовствует! А теперь - к нему. Как
считаешь, обрадуем или опечалим его?
Оленич сидел на кровати и подрагивающими руками держал чашку с горячим
чаем. Лицо его порозовело, к высокому лбу прилипли пряди светлых волос.
Когда в палату вошли Колокольников и Криницкий, Андрей поставил на тумбочку
чашку, вытер салфеткой лицо и утомленно улыбнулся:
- Здравствуйте, профессор. Видите, ожил ваш колодник.
- Ну, этим ты меня не удивишь. А я тебя удивлю: скоро ты отпустишь