"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

быстро их обрабатывали, словно малых детей пеленали.
Тут и дядька Федос поддакнул, погладив седую бородку и усы:
- Петро правду говорит - черти, а не бабы. Ведьмы хвостатые! Но хороши
собою, истинный бог. Глянет на тебя - пропечет насквозь, отвергнет - всю
жизнь будет сниться, а полюбит - на край света, в ад за тобой пойдет. Вот
его, Петрова, Любка...
Старик повернулся тщедушным телом к Гордею и Андрею, глаза у него
блестели гордостью:
- Ну, да вы, наверное, знаете их историю.
Варвара, чернобровая и по-селянски несколько полная, сидела разомлевшая
от духоты в палате, щеки ее горели маковым цветом.
- Может, тогда парни были такие, что за ними ж в ад пойдешь, -
проговорила она, играя глазами, и со вздохом приложила палец к полным
розовым губам. - А что у меня был за мужик? Куражился только. Выпьет,
бывало, наскочит и давай права качать, а скажешь ему одно-два соленых
словца - и наповал. Валяется в ногах... Ну а жизнь у нас налаживается. Вот
хотим пригласить Петра домой - прокормим, приютим и обогреем. Я доярка, так
обязуюсь давать ему молоко от лучшей коровы - Красавки. Жирность четыре
процента! Враз поставим на ноги.
Дядька Федос даже заерзал на стуле:
- Хвалю! Тут ты, Варвара, в самую точку! Стыдно нам, булатовцам, что
наш солдат, пострадавший на войне, находится в чужих краях, а не дома. Пора
тебе, Петро, возвращаться. Как на это посмотрят доктора, а?
Защемило, видно, в душе Негороднего, зацепило само" больное, самое
чувствительное в солдатской душе - мечту и думы о родном доме, о близких
людях, о земле. Об этих потаенных думах никакими словами не расскажешь,
потому как здесь всякий понимает, что уже никогда не вернется домой, но этой
мысли не допускает в душу, ибо тогда погаснет светильник жизни, свет
которого поддерживается с таким трудом. Все заметили, как бледность
разлилась до его лицу, как ему трудно было сдерживать волнение, а еще
труднее - говорить. Но он все же сказал:
- Эх, дорогие мои земляки! На крыльях бы полетел в родной край, да
крылья мои обожжены. Вот вы приехали и привезли с собой запах нашей степи. И
я счастлив. Что человеку нужно? Чтобы помнила его родная земля, чтобы любили
его люди. А уж я так помню все до малейших подробностей - и бескрайнюю
степь, и огненные наши зори, и изменчивое, вечно манящее море, смоленые
шаланды и плоскодонки. Как мы ходили с Борисом Латовым да с Ильей Добрынею
за кефалью и скумбрией. И как мы все чуть ли не передрались из-за вашей
Оксанки... Каждого человека помню.
Неожиданно Негородний умолк, невидящие его глаза словно искали кого-то
среди присутствующих, потом извинительно сказал:
- Неосторожно я зацепил ваше сердце, Федос Иванович, но не вспомнить
Оксану - грешно. Простите.
У старика слезы на глаза навернулись:
- На тебя гляжу, а ее вижу. Вы же - зернышки одного колоска. Сожженного
колоска...
- Вот вернешься и вроде от имени всех не вернувшихся с войны придешь, -
убеждала Варвара.
Людмила наклонилась к Оленичу и прошептала:
- Надо помешать: они уговорят его. А ему же нельзя. Нельзя.