"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

и все время помнил встревоженные глаза Криницкой. Мелькнуло в мыслях:
наверное, она очень устала от постоянных припадков Оленича, от частых
кризисных ситуаций у многих больных и что безысходность как бы приковывает
их к железным койкам госпиталя, в которых они мечутся и угасают. - Ты не
даешь мне помечтать, что когда-нибудь мы выпишем Андрея Петровича и он
пойдет по мирной, по родной, отвоеванной им земле. Ты и себе не даешь права
помечтать. Да, ты не снимешь добровольно гимнастерку военной медицинской
сестры: над тобою властвует чувство профессионального долга...
Зазвонил телефон, и телефонистка сказала, что Дарченко в клинике сейчас
нет, она на встрече однополчан, и что ей оставят записку, чтобы ожидала
вызова к телефонному разговору с госпиталем. Криницкий поблагодарил дежурную
на коммутаторе, доложил Колокольникову, и старик, вздохнув с облегчением,
проговорил:
- Очень хорошо. Я изрядно устал, пойду немного отдохну. Когда устаю, то
особенно остро ощущаю всю мерзость старости... Ну, ну, Люда-Мила! Разгладь
свое бледное чело, ослепи блеском вишневых очей и подари мне снисходительную
улыбку. - Развел руки, смущенно произнес: - Извините мне мой высокий стиль.
Старомоден!


2

Сбор ветеранов гвардейской стрелковой дивизии генерала Ключникова в
Киеве на Владимирской горке привлек не только бывших воинов-фронтовиков, но
и тех городских жителей, которые потеряли близких, но не утратили надежды
дождаться их с войны. Была тут и молодежь, украдкой посматривающая на блеск
боевых наград. Но наиболее любопытными были газетчики: как только где
раздавались взволнованные возгласы или завязывался оживленный разговор о
былых боях и походах, так они устремлялись туда, а фотокорреспонденты
старались запечатлеть радостные улыбки, объятия, слезы.
Один из инициаторов и организаторов этого сбора полковник в отставке
Савелий Федорович Дарченко, высокий, подтянутый и полный энергии, чувствовал
себя командиром дивизии: генерал Ключников еще не приехал, и прибывшие
обращались к нему. Он всех приветствовал, каждому находил хорошее слово,
отвечал на все вопросы. Но это были солдаты пополнений сорок третьего и
сорок четвертого годов, а ветеранов сорок первого и сорок второго не было.
Впрочем, вот один появился. Савва узнал его сразу: сержант Тур, командир
пулемета из роты Оленича. Правда, теперь он уже в погонах артиллерийского
старшего лейтенанта.
- Товарищ полковник, спасибо за приглашение! Узнаете?
- Ну еще бы! По ястребиному носу.
- Вас тоже сразу узнаешь: по росту!
Оба засмеялись. В это время к ним подошел незнакомый дородный, но
рыхловатый мужчина с большим шрамом на большом красном лице - от левой скулы
через переносицу и правую бровь. Словно саблей рубанули. Он стоял молча,
прислушиваясь.
- Из наших пулеметчиков никого нет?
- Нет, не видел, - сказал полковник. - Мало тогда в живых осталось...
- А что с Оленичем? Помните его? - спросил Тур.
- Такого не забудешь... Он погиб. Умер от ран где-то в ваших карпатских