"Иван Терентьевич Стариков. Освященный храм ("Судьба офицера" #3) " - читать интересную книгу автора

к новоприбывшему, хотел было взять под защиту Оленича:
- Только прибыл и уже просит партийное поручение.
Магаров как-то неопределенно хмыкнул. Андрей поспешил объясниться:
- Инвалидов войны, ветеранов надо приобщать к делу. Хоть к
какому-нибудь, чтобы совсем не зачахли. Попробую посоветоваться с ними,
мобилизовать, так сказать, их боевой дух...
Магаров вроде одобрил сказанное.
- Но имейте в виду, - вдруг резко оборвал Оленича, - мобилизация должна
идти на пользу колхозу, а не наоборот. Иначе и ты, и другие, такие же,
окажетесь просто балластом. - И вдруг председатель повернулся к Добрыне: - А
не пора ли нам избавиться от лишнего груза? Не создать ли первичную при
сельском Совете? Обдумай, кого туда можно прикрепить, а я сегодня буду в
райкоме, поговорю с ребятами из орготдела. Меня они поддержат.
Оленич хотел не реагировать на резкий тон Магарова, но подобное
пренебрежительное отношение к себе стерпеть не мог.
- А вы, Николай Андреевич, к ветеранам относитесь как к старым хомутам,
которым место в кладовке. Пусть висят и дотлевают. Мы не хомуты! Да и вы
должны повернуться к людям, пострадавшим на войне, лицом. Двадцать лет уже
прошло как закончилась война!
- Ну, конечно! До тебя тут никто не заботился о тех, кто проливал кровь
на фронте. Ты наведешь у нас порядок, ткнешь нас мордой, как слепых телят, в
материнское вымя вечной благодарности: только то и будем делать, что вам
повышать пенсии, выписывать продукты, ремонтировать крыши и заборы,
сарайчики и ворота, возить в больницы и думать о топливе для вас, выискивать
корм для вашей личной худобы!
Оленич даже засмеялся - таким мальчишкой показался Магаров.
- Вижу, что вы хорошо знаете, что нам, инвалидам и ветеранам, нужно,
значит, и напоминать не придется. Проблем нет!
И тут Магаров нахмурился всерьез:
- Как для начала, то ты ведешь себя слишком смело и заносчиво. Как бы
не пришлось тебе укрощать свои амбиции. Ишь, как наскакивает! - повысил
голос Магаров, уже обращаясь к Добрыне, словно давая понять, что нечего
церемониться с этим инвалидом.
- Я не наскакиваю на вас, товарищ председатель, а защищаюсь. Мы,
инвалиды, народ чувствительный: рана на месте недавно зажившей раны -
особенно болючая и труднозаживаемая. Знаете, Николай Андреевич, что одно
доброе слово человека, облеченного властью и доверием народа, быстрее
залечивает душевную рану, чем всякие ухищрения медиков. А лихое слово -
страшнее пули. Тоже знаете?
- Не надо нас учить. У нас много учителей без тебя, дорогой товарищ. И
вообще, советую меньше вмешиваться в наши дела.
- Этого не обещаю, товарищ председатель. Если посчитаю нужным
вмешаться, как коммунист, не пройду мимо.
Секретарь парткома покачал головой:
- Видно, что не дашь забыть о себе.
- Так точно!
Магаров раздраженно произнес:
- Здесь не стрелковая рота.
Председатель ушел, а Добрыня посоветовал Оленичу:
- Не дразни его. Вызвать его неприязнь, стать ему врагом - не трудно,