"Александр Стеклянников. Предназначение" - читать интересную книгу автора

пыль, и мимолетное дыхание космического прохожего превратит тебя в каплю
испаряющейся на глазах жидкости, и единственная твоя сила - во вторичном
возрождении, многократном и... бесполезном? Все может быть, лицом к лицу не
увидать... Саах знал вторую свою силу, второй путь - его несла Мать.
Когда-то, века назад, произошел некий скачок сознания, переворот, и Саах,
будучи снежинкой, стал вьюгой, рождающей снежинку; будучи снежинкой и
вьюгой, стал ветром, рождающим вьюгу; будучи снежинкой, вьюгой и ветром,
стал миром, вмещающим и вращающим ветер..; о, став снежинкой, вьюгой, ветром
и миром - Матерью, рождающей и вращающей миры. Нет-нет, такое не происходит
сразу и навсегда; нет, лишь постепенно, молниеносно, вечно, но в вечности
своей почти неподвижно. И поэтому он остался Саахом, плюс к этому еще
кое-чем.
Первое время он не мог сделать и шагу, ощущая, что каждое его движение
сотрясает миры далекие, как звезды, но близкие, как собственный локоть. Он
лежал в постели тяжело дыша, натянутый, как центр бесконечной паутины,
разрываемый этой громадной цельностью собственной бескрайности. Один врач,
сокрушаясь, говорил, что у него астма, другой пичкал его успокоительными
средствами, соседка-знахарка лечила его от порчи и сглаза. Он, насколько это
было возможно, не обращал внимания на действия окружающих, ожидая перехода в
другое состояние, понятия не имея, что за процесс происходил в нем, но, тем
не менее, сознавая каждое движение внутри своей необъятности и причины этих
изменений.
Возникал гул, далекий, как зов предков из-под седых напластований
времени, и тело его трясло в лихорадке. Он проходил через смутные образы
непонятных, загадочных событий, летел черными пустотами бессознательности,
пробивая покровы того, что позже, уже научившись думать и называть,
определял как ложь. Мелькали звездочки в этой пустоте. Временами он
проносился мимо центра непонятной плотности, интенсивности, чуждой всей этой
пустой черноте. И в нем на миг пробуждалось что-то, отзывающееся на эту
интенсивность нежностью и навеки забытой радостью. Одна минута этого могла
напитать мощью на целую вечность любых полетов, ожиданий и мертвенных,
непонятных погружений. И он почти угадывал свою истинную природу, природу
любви и радости, отдающей себя пустоте недвижной, отрицающей и тоскливой,
где может быть тоже затерялся снежинкой какой-нибудь Тот; и эта радость даст
ему сил открыть свою бескрайнюю силу, действующую не неистовостью, но
мгновенным перемещением, незаметным, о!, бесконечно нежным и, о!,
могущественным в такой степени, что само понятие могущества становится
бессмысленным, о!
И вот, вспышка, световой выброс; их протащило корежистыми извивами и
швырнуло на горное плато под красным небом. Под красным небом они были
ничтожно малы. Под красным небом. Небо это дышало тем, что одинаково у всех
неб, какого бы цвета и свойства они ни были. И это стало первым, что они
увидели - красное небо.
Уже потом, тяжело дыша и перевернувшись на живот, Стеах разглядел
горячий кварцевый песок, уходящую вдаль равнину, миражи на горизонте.
Вероятно, если бы сначала они увидели это, а не красное небо, у них было бы
меньше энтузиазма.
Взявшись за руки, они с Таро, увязая в песке, шли вперед; временами
Таро бросал искристый, улыбчивый взгляд, полный жизни и неистовости, на
Стеаха и говорил: