"Войтек Стеклач. Как убить золотого соловья " - читать интересную книгу автора

костюме и с чемоданом, полным боксерских трофеев, которые он якобы развесил,
отдраив до блеска, не только в своей каморке, но и по всей "Ротонде". Не
знаю, оценил ли их Армстронг по достоинству, но известно, что Бубеничеку
доверили держать приветственную речь, и потом, когда веселье было уже в
разгаре, он угощал всех знакомых шампанским, да и сам изрядно напился.
Говорят, в первый и последний раз в жизни.
- Каждый зарабатывает, как может, - сказал я неохотно. Как раз сегодня
у меня не было особого желания пускаться в рассуждения о своей судьбе.
- Это верно, - примирительно подхватил вышибала, заметив мое
раздражение. - Ибо сказано, - добавил этот образованный самоучка, - что
только тем псы живы, что едят. Только тем они и живы, - повторил он
многозначительно.
- Премного благодарен.
- Да я не тебя имел в виду, Честик, - заулыбался Бубеничек. - Слышишь?
Он показал на сотрясающуюся стену, и я кивнул.
- Слышу.
Не слышать было нельзя.
- Эти детки действуют мне на нервы.
Я кивнул. Просто еще раз кивнул, хотя в другое время охотно бы
потрепался об этом с Бубеничеком. Но я пришел не за тем.
- Да, так чего ты пришел-то? - спросил Бубеничек, словно читая мои
мысли.
Я неопределенно пожал плечами:
- А что мне оставалось, сидеть дома, уставясь в стенку?
- Да, - согласился Бубеничек, - понимаю. Минут через пятнадцать они
кончат. Потом мы сможем посидеть. Может, кто-нибудь зайдет.
- Хорошо, - сказал я, - это то, что надо. - И как бы между прочим
спросил: - А Колда тоже зайдет?
Богоушек Колда был тромбонистом из Зузаниного ансамбля.
- Может быть, - сказал Бубеничек, не моргнув и глазом, - может быть. Он
каждый день здесь. И Бонди с Добешем.
Добеш, шеф Зузаниного ансамбля, самый удачливый из нас, врбовских
сироток.
- Это то, что надо, - повторил я.
Мы помолчали. При этом Бубеничек поглядывал на меня с нескрываемым
интересом. Наконец не выдержал и спросил:
- А зачем они тебе?
Я притворился, что не слышал:
- Вот что, не надо меня уверять, что ты узнал о Зузаниной смерти только
сегодня. Вся Прага говорила об этом уже в воскресенье.
- Разве? - заинтересовался Бубеничек.
- Да как будто так, - сказал я.
- Ну, наверное, так оно и есть, - согласился Бубеничек.
- Скажи, а что именно говорят?
Бубеничек задумчиво потянулся и устремил восторженный взгляд на ржаное
поле прямо перед собой. В своей страстной любви к изобразительному искусству
он зашел так далеко, что разработал собственную теорию "посткинетизма", или
же, в его изящном переводе, "живописи на ходу". Отнюдь не подражая
абстракционистам, но стоя на совершенно реалистических позициях, он
стремился запечатлеть в движении две, как он выражался, прастихии: море и