"Стендаль "Жизнь Наполеона"." - читать интересную книгу автора

власти множества честолюбивых мыслей, он не составил себе
никакого определенного плана относительно того, как удовлетворить
свое честолюбие. "Впрочем, - рассказывает г-н фон Мерфельдт, -
невозможно было, побеседовав с ним десять минут, не признать в
нем человека с широким кругозором и с исключительными
способностями".
"Язык, мысли, манеры, - говорит Мельци, - все в нем поражало, все
было своеобразно. В разговоре, так же как и на войне, он был
чрезвычайно находчив, изобретателен, быстро угадывал слабую
сторону противника и сразу же направлял на нее свои удары.
Обладая необычайно живым умом, он лишь очень немногими из своих
мыслей был обязан книгам и, за исключением математики, не
обнаружил больших успехов в науках. Из всех его способностей, -
продолжает Мельци, - самая выдающаяся - это поразительная
легкость, с какою он по собственной воле сосредоточивал свое
внимание на том или ином предмете и по нескольку часов подряд
держал свою мысль как бы прикованною к нему, в беспрерывном
напряжении, пока не находил решения, в данных обстоятельствах
являвшегося наилучшим. Его замыслы были обширны, но необычайны,
гениально задуманы, но иной раз неосуществимы; нередко он из-за
мимолетного раздражения отказывался от них или же своей
поспешностью делал выполнение их невозможным. От природы
вспыльчивый, решительный, порывистый, резкий, он в совершенстве
умел быть обворожительным и посредством искусно рассчитанной
почтительности, и лестной для людей фамильярности очаровывать
тех, кого хотел привлечь к себе. Обычно замкнутый и сдержанный,
он иной раз, во время вспышек гнева, побуждаемый к тому
гордостью, раскрывал замыслы, которые ему особенно важно было бы
хранить в тайне. По всей вероятности, ему никогда не случалось
изливать свою душу под влиянием нежных чувств". Вообще говоря,
единственным существом, которое он любил за всю свою жизнь, была
Жозефина, а она никогда его не предавала. Мне не верится, чтобы
он лишь немногими из своих мыслей был обязан книгам. Он редко
высказывался по вопросам литературы; это, по всей вероятности, и
ввело в заблуждение герцога Лодийского, человека весьма в ней
сведущего и вследствие этого несколько слабовольного.
"На той пуле, которая меня убьет, будет начертано мое имя", - эти
слова он часто повторял. Признаюсь, я их не понимаю. Я вижу в них
лишь простое выражение фатализма, столь естественного у людей,
каждый день подвергающихся опасности быть сраженными пушечным
ядром или погибнуть на море.
Эта мужественная душа обитала в невзрачном, худом, почти
тщедушном теле. Энергия этого человека, стойкость, с какою он при
таком хилом сложении переносил все тяготы, казались его солдатам
чем-то выходящим за пределы возможного. Здесь кроется одна из
причин неописуемого воодушевления, которое он возбуждал в
войсках[2].

[1] Осторожно.
[2] В папке R. 292 Гренобльской библиотеки имеется следующая