"Стендаль "Жизнь Наполеона"." - читать интересную книгу автора

кто лично его знал, вполне ясно, что это намерение было
следствием заблуждения, а вовсе не жестокосердия или равнодушия к
судьбе своих солдат. Все те, кто описывает эти события[1],
единогласно признают, что во время сирийского похода Наполеон
проявлял заботу о больных и раненых солдатах. Он сделал то, чего
ни один полководец до него не делал: посетил лазареты, где лежали
чумные больные, беседовал с ними, выслушивал их жалобы, лично
проверял, в какой мере врачи исполняют свой долг[2]. При каждом
передвижении своей армии, особенно при отступлении от
Сен-Жан-д'Акр, он величайшее внимание уделял лазаретам. Разумными
мерами, принятыми им для того, чтобы вывезти больных и раненых, а
также хорошим уходом, которым они пользовались, он снискал
похвалу англичан. Деженет, бывший главным врачом Сирийской армии,
теперь стал завзятым роялистом; однако даже после возвращения
Бурбонов он никогда не говорил об отношении Наполеона к больным
солдатам иначе, как с величайшей похвалой.
Знаменитый Ассалини - мюнхенский врач, тоже побывавший в Сирии, -
хоть и недолюбливает Наполеона, однако отзывается о нем так же,
как Деженет.
Во время отступления от Сен-Жан-д'Акр Ассалини, подавший
главнокомандующему рапорт, из которого явствовало, что
перевозочных средств для больных не хватает, получил приказ
выехать на дорогу, захватить там всех обозных лошадей и даже
отобрать лошадей у офицеров. Эта суровая мера была проведена
полностью, и ни один из больных, на исцеление которых, по мнению
врачей, оставалась хоть какая-нибудь надежда, не был брошен. На
острове Эльба император, сознававший, что английская нация
насчитывает среди своих граждан самых здравомыслящих людей
Европы, неоднократно предлагал лорду Эбрингтону задавать ему, не
стесняясь, вопросы о событиях его жизни. Когда Эбрингтон,
воспользовавшись этим разрешением, дошел до слухов об отравлении,
Наполеон, нимало не смутившись, сразу ответил ему: "В этом есть
доля правды. Несколько солдат моей армии заболело чумой; им
оставалось жить меньше суток; надо было немедленно выступить в
поход; я спросил Деженета, можно ли взять их с собой; он ответил,
что это связано с риском распространить чуму в армии и к тому же
не принесет никакой пользы людям, вылечить которых невозможно. Я
велел ему прописать им сильную дозу опиума и прибавил, что это
лучше, чем отдать их во власть турок. Он с большим достоинством
возразил мне, что его дело - лечить людей, а не убивать их. Может
быть, он был прав, хотя я просил его сделать для них только то, о
чем сам попросил бы моих лучших друзей, окажись я в таком
положении. Впоследствии я часто размышлял об этом случае с точки
зрения морали, спрашивал у многих людей их мнение на этот счет, и
мне думается, что, в сущности, все же лучше дать человеку
закончить путь, назначенный ему судьбою, каков бы он ни был. Я
пришел к этому выводу позже, видя смерть бедного моего друга
Дюрока, который, когда у него на моих глазах внутренности
вывалились на землю, несколько раз горячо просил меня положить
конец его мучениям; я ему сказал: "Мне жаль вас, друг мой, но