"Анатолий Степанов. Парад теней" - читать интересную книгу автора

Уговорила-таки Галина Васильевна Прахова слабохарактерного
интеллигента: у входа в галерею стояла на мольберте скромная афиша, на
которой голу бым по серому холсту было написано: "Посмертная выставка
художника Даниила Горбатова (1974-1996 гг.)".
Сырцов шел сюда, чтобы посмотреть на Кирилла Евгеньевича и по
возможности побеседовать с ним. Но афиша заинтересовала. Купив у билетерши
несерьезный, на плохой бумаге билет, он ступил в анфиладу. Выставка - это
было чрезвычайно громко сказано. Сырцов с трудом отыскал небольшой зальчик,
в котором размещались работы убиенного Даниила.
На стене у входа в зал на веревочке висела картонка, на которой черной
тушью было старательно написано: "Работы с выставки не продаются", и
поэтому с экспозицией знакомились лишь двое знатоков, и только. Агентам
здесь делать нечего.
Слабая, почти вода, акварель.
Какое дело бывшему десантнику, бывшему менту, а ныне вольному сыщику
Сырцову Георгию Петровичу до изобразительных изысков странного паренька? Но
нет. Суровый детектив тайно и застенчиво любил живопись. Общение с друзьями
Деда - кинорежиссером Казаряном, журналистом Спиридоновым и отчасти с
писателем и кинодраматургом Кузьминским (с этим, правда, больше водку пить
приходилось) - незаметно сделали свое дело: Сырцов осторожно и с интересом
стал приобщаться к настоящей литературе, к настоящему кинематографу, к
настоящей живописи. И приобщился потихоньку. Любимым его занятием теперь
было посещение, когда надо и когда не надо, громадной профессорской
квартиры Казаряна, где стараниями двух поколений московских армян
существовала богатейшая коллекция картин российских художников первой трети
двадцатого века.
Именно в этой квартире Сырцов определил для себя понятие слова
живопись, разбив его на два. Живо писать. Живо- значит ярко, неожиданно,
весело, с необъяснимым словами продолжением. Дилетант, конечно,
любитель-недоучка, но... Но работы Горбатова-младшего были талантливы: уж
это Сырцов мог распознать. Московские пейзажи и люди. Именно люди, а не
портреты. Художник, видимо, не верил в то, что глаза есть зеркало души, он
не доверял глазам. Ракурс, жест, еле уловимый поворот определяли характер.
Если профиль, то глаза смотрели в противоположную сторону от зрителя, если
анфас - прикрыты ладонью, темными очками, козырьком каскетки, полями шляпы.
Отчаянно смело и почти всегда в удачу пользовался Даниил Горбатов как
бы случайными потеками и затеками водянистой краски с цвета на цвет.
Взрывая предполагаемую фактуру, они в то же время давали необъяснимое
колористическое единство и соединяли то, что вроде бы и невозможно
соединить. В человеческой фигуре, в повороте московского переулка, в
зеленом небе и лиловой траве...
Сделав круг, Сырцов пошел на второй - узнавать Москву и москвичей.
Художник хорошо знал свой город, но и сыщик знал его не хуже. Тимирязевские
пруды. Последние дачи деревянного московского модерна у Сокольников.
Миниховский парк. Покрово-Стрешнево. Измайловский зверинец.
А теперь - человечки. Дарья. Дарья. Дарья. Дарья в усталой
задумчивости (щека, нос, склоненная, с различимыми позвонками шея,
развившаяся прядь над скорбно вздернутой бровью). Дарья в победительной
ярости, приветствующая послушную ей толпу (толпы нет, есть вздернутая вверх
рука с распахнутыми пальцами, усмирившая эту толпу). Дарья перед выходом на