"Дурная кровь" - читать интересную книгу автора (Хьюз Деклан)Глава 1В тот вечер после похорон моей матушки Линда Доусон поплакала у меня на плече, засунула язык мне в рот и попросила найти ее мужа. Теперь она лежала мертвая на полу в собственной гостиной, а по округе металось эхо полицейских сирен. Линду задушили: кровавая пена у рта, выпученные, налитые кровью глаза. Отметины на шее едва различимы, но все же можно разобрать, что орудием убийства стал шарф или галстук. Кожа ее уже начала приобретать синеватый оттенок, губы и уши совсем потемнели, пальцы скрючились и одеревенели. Невидящие глаза уставились сквозь стеклянную стену в небо. Вой сирены достиг оглушительного крещендо и наконец смолк. Хлопнули дверцы машины, полицейские протопали по дорожке и принялись колотить в парадную дверь, а я все смотрел туда же, куда и Линда: на серое утреннее небо, на склоны холма вдоль колючей рощицы, мимо домиков георгианской эпохи, викторианских замков и современных особняков Каслхилла. Туда, где неделю назад все это началось. Мы стояли на террасе гостиницы в Бэйвью и наблюдали, как огромная старая луна медленно поднимается над морем. У Дублинского залива в легком тумане мерцали городские огни. За дорогой, бегущей между заросших пожухлой травой и усыпанных мелкой морской галькой крутых склонов, виднелась пустынная железнодорожная станция. Красный свет семафора казался вечным. Все, кто были на похоронах, уехали, а я ждал, пока Линда закончит пить, чтобы отвезти ее домой. Но она не хотела уезжать. Распустила волосы, тряхнула головой и смахнула пряди, упавшие на лицо. Потом прищурила темные глаза, нахмурилась, надула губы, как будто обдумав все, наконец решилась сказать: – Не могу я… Не могу провести еще одну ночь одна в этом доме. Должно быть, что-то в моем взгляде подсказало ей, что теперь не самое лучшее время перекладывать проблемы на меня. – О, Эд, прости. Тебе сегодня не до этого. И вдруг она тихонько заплакала, словно потерявшийся ребенок, который слишком горюет, чтобы по-настоящему впадать в истерику. Я обнял ее и подставил плечо. Море под луной отливало серебром и мерцало, как мокрый гранит. Свет семафора сменился на янтарный. Легкий ветерок приносил аромат эвкалипта из гостиничного сада. Я ощутил, как прохладная щека Линды прикоснулась к моей шее, потом ее теплые губы коснулись моих губ. Она поцеловала меня. Я тоже поцеловал ее и прижался щекой к ее щеке. Тело Линды напряглось, потом она два раза шлепнула меня по спине, будто готовый сдаться борец. Мы отодвинулись друг от друга, она осушила стакан, потерла глаза и закурила сигарету. – Прости. – Не нужно извиняться. – Это просто… Я очень переживаю из-за Питера. Питер Доусон был ее мужем. Мы с Линдой учились вместе в школе. Питеру исполнилось три года, когда я уехал из Ирландии. Я не видел их обоих больше двадцати лет. Целовать другого мужчину – достаточно необычный способ выражать тревогу о муже. Но Линда всегда славилась тем, что делала только то, что хотела. Судя по ее лицу и фигуре, за время моего отсутствия мало что изменилось. – Ты говорила, что он в командировке. – Я не знаю, где он. Его нет дома уже четыре дня. Он не звонит мне, на работе о нем ничего не знают. – Ты сообщила полиции? – Нет, мы… я не хотела. – Почему? – Думаю… Я решила, что если дело дойдет до полиции, то все мои страхи могут стать реальностью. Мне так хотелось, чтобы Питер вернулся домой, как будто ничего не произошло. У Линды в руке вдруг оказался новый стакан. Видимо, она незаметно подозвала официантку. Я сдался, заказал себе большую порцию «Джеймсона» и взял у Линды сигарету. – Ты сказала, что такое бывало и раньше. Питер уже так исчезал? – Но не на четыре дня. Иногда… ну, у нас бывали перепалки. Питер психовал. Ты представляешь, что такое брак? Или нет? Это было так давно, я и не знаю… Я ведь так мало знаю о твоей жизни, Эдвард Лоу. – Я был женат. – И? – Не сложилось. – Дети были? – Маленькая девочка. – Она, наверное, осталась с матерью? Должно быть, ты о ней скучаешь? Ну конечно же, скучаешь. Что за глупости я говорю! Из туннеля вылетел экспресс и понесся к станции. Ярко освещенные вагоны, много пассажиров. Мне очень захотелось стать одним из них, оказаться в этом поезде и умчаться в ночь. Принесли виски. Линда продолжила: – Томми Оуэнс рассказывал, что приезжал к тебе туда. – Никогда бы не подумал, что ты общаешься с Томми Оуэнсом. – Я встретила его как-то на днях у Хеннесси. Нет, я туда не часто хожу. Только когда чувствую себя… хуже, чем обычно. – Хеннесси. Это все та же мусорная помойка? – У него можно достать все, что угодно. Одному богу известно, как его лавочку до сих пор не прикрыли. – Раньше мы считали, что Хеннесси имеет влиятельного друга среди копов. – Если у него вообще есть друзья… Впрочем, не важно. Томми сказал, что ты разыскиваешь пропавших людей. Ты помог одной семье найти дочь. – Я работал на одного парня, который искал пропавших людей. – Я просто подумала… я понимаю, что сейчас все твои мысли о маме и все такое. Но если бы ты смог хоть немного поразмыслить над этим, Эд, я была бы очень-очень тебе благодарна. На случай, если я не понял, как Линда выразит свою признательность, она облизала губы, немного наморщила носик и обняла меня за талию. Ее дыхание было учащенным и сладким, от тела пахло грейпфрутом, сигаретным дымом и по́том. Мне захотелось снова ее поцеловать, и я уже собирался это сделать, но вдруг стакан выскользнул у нее из рук и разбился. На плитках террасы остался неровный блестящий след. С очаровательной робкой грацией законченной алкоголички Линда развернулась, отыскала взглядом официантку и, несмело улыбнувшись, попросила новую порцию. Я быстро расправился с остатками виски и попытался убедить Линду, что пора уезжать. Ей все еще очень хотелось выпить, поэтому мне пришлось напомнить, что сегодня утром мы похоронили мою маму. Она снова стала плакать и извиняться, и в конце концов мне удалось спуститься с ней по парадным ступеням террасы. Мы пошли по гравийной дорожке, мимо рядов пальм и юкк. Вдалеке вырисовывались силуэты эвкалиптов, а на лужайке толпились толстолистые сумахи. Не было видно ни одного дерева, привычного для этих мест. Линда села в машину, которую я взял напрокат, и мы молча поехали по прибрежной дороге мимо деревушки Бэйвью. Густой запах кокосов в теплом ночном воздухе напоминал ладан, и мне вспомнилась церковь – тускло поблескивающее при свете свечей кадило, гроб и крест, лица людей, сидящих на скамьях. Я плохо помнил эти лица, но они точно были мне знакомы. Я свернул в глубь острова около башни Мартелло, проехал через старый сосновый лес и стал подниматься по Каслхилл-роуд. Когда мы почти добрались до вершины холма, Линда вдруг подала признаки жизни. – Следующий поворот налево, Эд. Перед самой деревушкой Каслхилл я съехал с шоссе на узкую дорогу, вдоль которой возвышались каменные стены, и остановился перед огромными черными воротами. Линда открыла окно и нажала на какие-то цифры на пульте размером с кредитную карту, который достала из сумочки. Ворота автоматически открылись, и Линда указала на самый дальний из пяти новых белых особняков. Я припарковался перед домом с изогнутыми стенами и навесом для автомобиля. За нами медленно закрылись створки ворот. – Очень симпатично, – сказал я. – Это отец Питера построил. – Должно быть, здесь чувствуешь себя в полной безопасности. – Иногда мне становится интересно: эти ворота существуют для того, чтобы не позволять незнакомцам проникнуть внутрь, или для того, чтобы не выпустить нас наружу? – Да, нелегко быть богатым. Линда улыбнулась. – Не жалуюсь. Но защищенней я себе здесь не чувствую. Ее улыбка тут же исчезла. Линда показалась мне испуганной. Лунный свет, пробравшись через стекло, резко обозначил черты усталости на лице женщины. – Про Питера… Я понимаю, что теперь не самое подходящее время, Эд… – Скажи мне, почему ты так беспокоишься о нем? Что, по-твоему, могло случиться? – Я не знаю. Может, зайдешь что-нибудь выпить? Кофе? – Нет, спасибо. Лучше расскажи мне про мужа. Из темноты вынырнул серебристый персидский кот. Он принялся бродить по дорожкам, отчего тут же стали включаться сигнальные фонарики на лужайках. Казалось, он делает это специально, из вредности. – У Питера были неприятности в последнее время. Думаю, его шантажировали. – Из-за чего? – Не знаю. Были телефонные звонки. Если отвечала я, на другом конце провода бросали трубку. – Какая-нибудь любовная связь? Линда покачала головой. – Я почти уверена, что это из-за денег. Что-то связанное с его бизнесом. – Как у него шли дела? – Ты что, шутишь? Неужели ничего не слышал о нашем великом подъеме? – Краем уха. Цены на недвижимость взлетели, да? – И до сих пор растут. Эти дома выросли в цене в два раза за пять лет. Это неслыханно. Я приехал в Дублин всего двое суток назад. Большую часть этого времени провел на похоронах и в церкви, но Линда была, должно быть, уже пятнадцатым человеком, кто рассказывал мне об изменениях на местном рынке недвижимости. Как будто все сговорились. Люди старались не ликовать слишком уж открыто, говорили о подъеме как о нежданном благословлении свыше, но хвастовство есть хвастовство. У Линды, по крайней мере, было оправдание: ее свекор Джон Доусон – один из самых крупных строителей в городе. Краны с надписью «Доусон» встречались повсюду в Бэйвью и Сифилде. С того места, где мы сейчас сидели, виднелись три такие махины. Когда я подлетал на самолете к Ирландии, первое, что увидел, было не побережье или зеленые поля Северного Дублина, а четыре крана «Доусон», нависшие над огромной строительной площадкой. Как будто они только что выкопали Пантеон и теперь устанавливали фундамент для еще одной галереи магазинов. – Питер – бухгалтер? – Аудитор. Так его называют. – Если дело на таком подъеме, то почему у него неприятности? Он играет в азартные игры? Или употребляет наркотики? – Насчет азартных игр сомневаюсь. Наркотики – так, иногда. Для забавы. Не больше, чем другие наши знакомые. Он не законченный наркоман. Возможно, слишком много пьет. Но мне трудно судить. – Так зачем ему потребовались большие деньги? – Он что-то говорил о том, что нужно быть «готовым использовать возможности, как только они появятся». Я не знаю, что он имел в виду. – У него есть какой-нибудь другой бизнес? – Сдает несколько квартир в городе. Они оформлены через агентства недвижимости. Несколько фондов, акции и – как это называется – портфель ценных бумаг. Хотя, возможно, он все обналичил. В последнее время был в состоянии паники. Но он держал ситуацию под контролем. – Под контролем? – Мы все отчасти в таком состоянии. Звучит немного странно, но… Она не договорив пожала плечами. – Когда его видели в последний раз? – В пятницу возле ратуши Сифилда, которую реконструируют. Ему нужно было обсудить бюджет с менеджером проекта, а потом мы договорились встретиться в баре «Хай-Тайд» и что-нибудь выпить. Я опоздала на двадцать минут, и Питер ушел. С тех пор я его не видела. – У него есть телефон? – Мобильник? Он все время выключен. В дверях появился тучный загорелый блондин в белой рубахе. Он замахал огромными руками на серебристого кота, который даже не обратил на него внимания. Мужчина постоял на пороге, сложил на животе короткие пухлые руки и хмуро поглядел на мою машину. Я тоже нахмурился и посмотрел на него в упор. Толстяк отвел взгляд. Разглядев Линду, он повернулся и ушел в дом. – Чертов трудоголик! – сказала Линда. – Это была его идея – построить ворота. Теперь стоит одному листику упасть с дерева, как он тут же идет все проверять. Попробуй устроить здесь вечеринку: он доложит полиции обо всех незнакомых машинах. – А как у Питера с отцом, Линда? Они ладят? – Они не часто видятся. Джон Доусон постепенно теряет интерес к делам. На публике появляется, только чтобы провести какое-нибудь собрание. Они с Барбарой как затворники – бродят день-деньской по своему огромному дому на самом верху Каслхилла. – То бишь между сыном и отцом нет соперничества? – Нет. Конечно, иногда Барбара пытается вмешаться. Она все время твердит, что Питеру нужно жить самостоятельно, что его отец начинал с нуля и достиг самых вершин, а Питеру все слишком просто в жизни достается. А мне всегда хотелось ответить, что отцу Питера не пришлось жить с такой матерью, как она. – Я видел Барбару, когда переезжал. Она хорошо выглядит для своих лет. – Она открыла секрет вечной юности и красоты: каждое лето ездит в клинику в Штатах и возвращается оттуда помолодевший сразу лет на пять. – А Питер принимал слова матери близко к сердцу? – Думаю, они причиняли ему боль. Покупка квартир и вещей в последнее время – возможно, это и была попытка жить самостоятельно, чтобы проверить свои «возможности». Но боже мой! Ему только двадцать пять лет. Нужно было дать ему шанс! Понимаешь? – Что ты можешь еще сказать? – В ту пятницу мы с Питером собирались встретиться, чтобы поговорить о важном деле, понимаешь? – О разводе, что ли? – Бог мой, нет! Может… о том, чтобы некоторое время пожить отдельно. Ведь это так называли раньше? Когда мы были моложе, все казалось ерундой. Но Питер до сих пор такой юный. В некотором отношении это так здорово, – сказала Линда с усмешкой, которая не оставляла ни малейшего сомнения, о каких отношениях идет речь. – А за пределами спальни? – спросил я. – За пределами спальни нам не о чем было разговаривать. Серебристый кот устроился на крыльце дома Линды и принялся громко мяукать. Линда повернулась и взяла меня за руку. – Ты сможешь найти Питера? – Не знаю. Начнем с того, что мне нужны его записные книжки с номерами телефонов, рабочие записи и еще кое-что. Но, скорее всего, он не хочет, чтобы его нашли. – Ты не можешь этого знать наверняка. – Не могу. Но взрослые люди обычно пропадают исключительно по своей воле. А если они не хотят, чтобы их нашли, то ситуация осложняется. Но я подумаю, хорошо? Линда наклонилась и поцеловала меня в щеку. Потом улыбнулась, словно пытаясь показать мне, какая она храбрая. Мы договорились продолжить разговор утром, она вышла из машины и пошла по дорожке к дому. Кот подбежал к Линде и принялся тереться о ее стройные ноги в черных колготках. Линда нажала на кнопки, чтобы ворота открылись, я развернулся и поехал назад по узкой дороге, выходившей на автомагистраль. В зеркало заднего вида я видел, как Линда стояла в дверях и курила. Когда я сворачивал на Каслхилл-роуд, она все еще была там. Бледный лунный свет падал ей на лицо, вокруг волос повисли колечки дыма от сигареты. Я чувствовал на коже ее сладкий запах, соленый вкус ее губ на своих губах и понял, как сильно хотел ее весь вечер и как сильно хочу сейчас. Я сжал руль, надавил на газ и помчался вперед, не оглядываясь. |
||
|