"Нил Стивенсон. Одалиска ("Барочный цикл: Ртуть" #3) " - читать интересную книгу автора

прочего, наставлял в католической вере незаконных детей Джеймса. Лицо мисс
Седли светилось улыбкой, и Даниель подумал, что иезуит рассказывает что-то
забавное о проделках ее детей.
Галерею, лишенную окон, освещали лишь несколько свечей. Незваный гость
должен был казаться им призраком - бледное лицо, темное платье. Пуританский
фантом, ночной кошмар, от которого никогда не избавиться аристократам,
пережившим Гражданскую войну. Умиленные улыбки сменились тревожным взглядом:
кто это - приглашенный или фанатик-убийца? Даниель сознавал всю свою
гротескную неуместность, однако годы в Тринити-колледже научили его многому.
Он поклонился герцогине Дорсетской и обменялся натянутыми приветствиями с
иезуитом. Эти люди никогда его не полюбят, между ними никогда не будет
добрых доверительных отношений. И все же сквозила в происходящем некая
неприятная симметрия. Он видел недоумение на их лицах, затем - узнавание и,
наконец, вежливую маску, под которой они силились определить, зачем он здесь
и как Даниель Уотерхауз вписывается в общую картину событий.
Если бы Даниель поднес зеркало к собственному лицу, он увидел бы ту же
смену выражений.
Он один из них; не столь влиятельный, не столь сановитый, вернее, вовсе
без всякого сана, однако он здесь, сейчас - единственный сан, имеющий вес в
глазах этих людей. Быть тут, дышать воздухом дворца, раскланиваться с
герцогскими любовницами - своего рода посвящение. Дрейк сказал бы, что
просто войти к этим людям и проявить к ним элементарную вежливость, значит
стать соучастником власти. Когда-то Даниель вместе с другими смеялся над
отцовскими разглагольствованиями. Теперь он помял, что все так и есть, ибо,
когда герцогиня его узнала и названа по имени, он почувствовал гордость.
Дрейк, будь у него могила, перевернулся бы в гробу. Увы, могила Дрейка - в
воздухе над Лондоном.
Очередной порыв ветра налетел на дворец, и старые потолочные балки
затрещали.
Герцогиня наградила Даниеля многозначительной улыбкой. У него была
любовница, и мисс Седли это знала: несравненная Тесс, умершая от оспы пять
лет назад. Теперь у него не было любовницы, и мисс Седли, вероятно, знала об
этом тоже.
Он настолько замедлил шаг, что почти остановился. Сзади послышались
стремительные шаги, и Даниель втянул голову, ожидая, что тяжелая рука ляжет
ему на плечо, но двое придворных, затем еще двое (включая Пеписа) разошлись
за его спиной, как ручей перед камнем, и вновь сошлись у большой готической
двери, такой старой, что дерево от времени стало серым, словно небо.
Последовал некий длительный ритуал: постучать, прокашляться, повертеть
ручку. Дверь отворилась изнутри; петли застонали, как тяжелобольной.
Сент-Джеймский дворец содержался в лучшем порядке, чем Уайтхолл, и все
равно это был огромный старый дом. Куда более ветхий, чем тот, что выстроил
Комсток и купил Англси. Однако тот дом рухнул. И обрушил его не
государственный переворот, а рынок. Комстока и Англси сгубили не свинцовые
пули, а золотые монеты, У людей, что селились теперь на развалинах, такого
боеприпаса было в достатке.
Чтобы привести в движение эти силы, довольно властной способности
решать и действовать.
Ему сделали знак войти. Пепис шагнул навстречу, протягивая руку, словно
хотел взять Даниеля под локоток. Будь Даниель герцогом, Пепис сейчас шепнул