"Нил Стивенсон. Смешенье ("Барочный цикл" #2)" - читать интересную книгу автора

внимание на более мелкие детали) увидел на стене нечто вроде дымной лужайки,
только вместо травы на ней росли люди. Некоторые были в белом, другие - в
черном, но преобладали яркие одежды: белые шаровары, подпоясанные
разноцветными шелковыми кушаками, пестро расшитые жилеты (часто один на
другом), на голове - фески или тюрбаны. Почти все одетые таким образом люди
держали в каждой руке по пистолю и либо палили в воздух, либо перезаряжали.
Обладатель экзотической залупы - смуглый, в скуфейке поверх курчавых,
чудно выстриженных волос - подобрал рубаху и заплескал по воде - взглянуть,
не случилось ли чего с товарищем. Тот по-прежнему двумя руками сжимал
голову, отчасти чтобы остановить кровотечение из рассеченной о корабельное
днище кожи, отчасти чтобы черепушку не снесло грохотом. Чернявый наклонился,
посмотрел ему в глаза и зашевелил губами. Лицо оставалось серьезным и в то
же время чуточку насмешливым.
Он ухватился за протянутую руку и встал. Костяшки пальцев у обоих были
содраны в кровь, а ладони - такие мозолистые, что почти могли бы ловить на
лету пули.
Интересно, куда палят все эти пушки, и есть ли шанс уцелеть? В заливе
собрался флот из трех-четырех десятков кораблей, и, ясное дело, они тоже
палили. Однако те, что походили на голландские фрегаты, не стреляли по
восточного вида галерам и наоборот; равным образом, видимо, ни одно судно не
осыпало ядрами белый город. Все корабли, даже европейской постройки, несли
на мачтах зеленый флаг с полумесяцем.
Наконец его взгляд остановился на судне, примечательном тем, что оно
одно в отличие от всего вокруг не плевалось дымом и пламенем. То была
магометанского вида галера, исключительно красивая, во всяком случае - по
мнению тех, кому по вкусу чрезмерная роскошь: ее нефункциональные части
полностью состояли из золоченых финтифлюшек, сверкавших на солнце даже
сквозь пелену дыма. Латинский парус был убран, и галера величаво скользила
на веслах.
Он поймал себя на том, что чересчур пристально изучает движения весел и
восхищается их слаженностью куда больше, что пристало вменяемому бродяге.
Напрашивался вопрос: по-прежнему ли он бродяга и в своем ли уме? Смутно
помнилось, что какую-то часть своей жизни, и он мыкался по христианскому
миру, постепенно теряя рассудок от французской болезни, но сейчас голова
казалась вполне ясной, только из нее куда-то выветрилось, кто он, как сюда
попал и что вообще в последнее время происходило. Да и непонятно, какой
смысл вкладывать в понятие "последнее время", учитывая длину бороды,
доходившей до пояса.
Канонада стала еще громче, если такое возможно, и достигла наивысшей
точки в тот миг, когда золоченая галера подошла к выдающейся в залив
пристани. Внезапно все смолкло.
- Что, черт меня дери... - начал он, но конец фразы заглушил звук,
восполнявший пронзительностью то, что проигрывал канонаде в громкости. В
изумлении прислушавшись, он различил некое сходство между этим и музыкой.
Ритм присутствовал, правда, исключительно бурливый и сложный, и мелодия
тоже; не похожая ни на какой цивилизованный строй, она отдавала дикими
ирландскими песнопениями. Гармония, нежность, напевность и другие качества,
обычно ассоциируемые с музыкой, отсутствовали начисто. Ибо турки, или кто
там они были, не признавали флейт, скрипок, лютней и других благозвучных
инструментов. Их оркестр состоял из барабанов, тарелок и исполинских боевых