"Р.Л.Стивенсон. Статьи (Собрание сочинений в 5 т.) " - читать интересную книгу автора

это неизгладимо врезается в память. Но хуже всего
романтический ореол, которым наделяется сомнительный
поступок, так что в конце концов ребенок начинает думать,
что нет ничего доблестней, чем пасть жертвой небесной кары
прямо во время какой-нибудь особенно скверной выходки. Я
никогда уже не буду ничего делать с таким увлечением, как в
детстве, когда я вытворял какую-нибудь гадость потому лишь,
что она греховна. Главным же следствием этой ложной,
вульгарной доктрины греха обычно является преувеличенный
интерес к отношениям между мужчиной и женщиной. Истинная
доктрина оказывает совсем иное действие, но ее лучше
преподносить детям от случая к случаю и в связи с общими
представлениями о добре и зле.
Если бы я в те годы умер, то вполне мог бы стать
героем какого-нибудь назидательного сочинения. Я иногда
задавался вопросом: что если все малолетние святые, о
которых я в детстве с таким пылом читал и размышлял,
претерпели от своих летописцев то же благонамеренное
насилие, приблизились к совершенству с помощью тех же
неизбежных умолчаний, какие потребовались бы для того,
чтобы сделать меня со всеми делами моими достойным сонма
блаженных? Когда дело касается святых во младенчестве,
пособник дьявола - немота. Стремления еще не успела
провериться жизнью, все личное осталось лишь возможностью;
святой, тупица, трус еще неразличимы. Однако в моем случае,
даже при всех моих прегрешениях, во мне все же и вправду
было что-то от святости. И не потому, что я рыдал над
муками Спасителя; не потому, что умел с должным выражением
повторить два-три псалма или историю сына сонамитянки; но
потому, что обладал неиссякаемым запасом простодушия, всему
верил, и легче хорошему, чем дурному, был очень расположен
к любви и недосягаем для ненависти, и на всякое добро к
себе, какое мне доставало ума понять, неизменно отвечал
благодарностью. Вид калеки или, в особенности, какой-нибудь
безобразной старухи повергал меня в несказанный ужас, а
между тем я прекрасно помню, с какой врожденной учтивостью
стремился я скрыть свое отвращение. Фэри, горбун-аптекарь с
Аланова моста, при свете дня пугал меня до полусмерти и
ночью снился в страшных снах; но все-таки жалость была во
мне сильней брезгливости; и всякий раз, когда надменный
карлик, нимало не подозревая, что творится в моей душе,
удостаивал меня беседы, я превозмогал себя и отвечал со
всем дружелюбием, на какое способен ребенок. Еще была
старая женщина по имени Анни Торренс, которая, если не
ошибаюсь, приходила к нам стирать, - нечеловеческого
обличья бородатое привидение с человеческим, несмотря на
то, сердцем; она взяла себе за правило ласково заговаривать
со мною и шутливо охорашивалась, припевая: "Гуляла, на свою
беду, двенадцать месяцев в году" - с ужимками и ухватками
настоящей ведьмы, то подступая, то пятясь назад от