"Андрей Столяров. Цвет небесный" - читать интересную книгу автораобнаруживается глубинная сущность искусства как важнейшего способа
духовно-практического освоения действительности. - Ах, какой домик у Франкаста, - вдруг мечтательно сказал Борих, потирая белые, сдобные, как у женщины, руки. - Какой домик. Сказочный домик. Представьте себе - два этажа, с черепичной крышей, знаете - такая финская крыша, очень симпатичная, черепичка к черепичке. А галерея деревянная и сплошь отделана витражами. На тему распятия Христа. Между прочим, Национальный музей хотел их купить - эти витражи, но Франкаст отказался. - Борих почмокал, не находя слов. - И чудесный сад на три гектара. Целый парк, а не сад. Как в Версале. Беседки, пруды. Между прочим, в доме у него неплохой бассейн. И все это буквально рядом с Парижем. Он отвез меня на машине, меньше часа езды. Я смотрел его серию "Человек наизнанку", шестьдесят офортов. Завихрения, конечно. Он якобы отрывает сознание от самого себя и переводит его в мир немыслящей материи. Такая, знаете, психотехника. Это сейчас модно. Называется - психологическая компенсация безволия личности. Не наша теория. Я о ней писал - в прошлом году, в "Искусстве", в пятом номере. Но между прочим, у него в бассейн подается морская вода. И это, заметьте, под Парижем, можно сказать, в пригороде. - Кгм! - сказал Букетов. Борих закатил голубые глаза: "Ах и ах!" - скрылся в портфеле. Там зачмокал, зашуршал. Букетов сказал веско, ставя слова забором: - Там, где художественное творчество отделяется от реальной действительности и уходит в эстетический агностицизм или отдается - Валентин Петрович, я не успеваю, - быстро сказал Лапиков. Ручка его бежала с сумасшедшей скоростью. "Где?" - спросил Букетов. "Вот тут: агностицизм". - "...или отдается субъективистскому произволу, - медленно повторил Букетов, - там нет места реализму". Он посмотрел на картину. И все тоже посмотрели. Климов плохо соображал. На картине был вечер. Сумерки. Колыхалась темная трава. Ива, согнувшись, полоскала в воде длинные упругие листья. Из омута торчала коряга. Небо было глубокое, с первыми проступающими звездами - отражалось в реке так, что казалось: течет не вода, а густой воздух - прозрачный, теплый и очень свежий. - Где тут агностицизм? - раздавленным голосом спросил он. Никто не ответил. Словно ничего и не было сказано. - Бывал я в Париже, - нахмурясь, произнес Сигиляр. - В пятьдесят восьмом году. С делегацией, то есть... Ну - вы знаете... Там еще этот был... Не помню, как его... Скандалист... Он потом развелся... Жена его выгнала... - Прошу прощения, - торопливым и высоким голосом сказал Печакин. - Это не имеет никакого отношения к делу. - А вот верно, вместе с тобой и ездили! - Сигиляр обрадованно поднял руку, широкую, как лопата. - Ты еще за Колотильдой ухлестывал, а она тебе по щекам надавала прямо в гостинице... Хы!.. - Позвольте, позвольте! - возмущенно крикнул Печакин. Попытался встать, застрял под столом неразогнутыми ногами. Букетов и Лапиков враз посадили его, заговорили с двух сторон - настойчиво. Печакин вырывался, но |
|
|