"Андрей Столяров. Наступает мезозой" - читать интересную книгу автора

горы учебников. Каждая прочитанная страница входила в память навечно.
Графики были жестки, а цифры - как будто сделаны из железа. Далее он наскоро
перекусывал и ехал по похоронным делам. Вечером - час, чтоб придти в себя,
и - повторение пройденного. Он почти ничего не чувствовал в эти дни. В
крематории, средь ноздреватых плит, лицо у него было каменное. Казалось, что
все это происходит с кем-то другим. Подходили родственники и тихими голосами
советовали держаться. Музыка убивала всякое желание жить. После поминок
остались горы плохо перемытой посуды. Угнетала тишина, внезапно
образовавшаяся в квартире. Он зажег весь свет в комнатах и упрямо открыл
верхний учебник. Пальцы у него были твердые и ледяные. Висела в окне луна, и
под свинцовым отливом крыш не было, вероятно, уже ничего живого.

На следующий день он сдал первый экзамен. Он прочел три вопроса в
билете, взятом сверху из стопочки, и, дождавшись пока другие абитуриенты
рассядутся по местам, заявил скучающему экзаменатору, что готов отвечать.
Ему не нужно было обдумывать, что он скажет. Он был весь, как сосуд, полный
изумительно строгих и чистых знаний. Дрожь внутри была не от волнения, а от
решимости. Голос немного звенел, в мозгу без труда всплывали нужные формулы.
Оба экзаменатора заразились его холодным энтузиазмом. Оценка "отлично"
выставлена была без всяких сомнений. Неожиданная заминка произошла только на
экзамене по специальности. Молодой и, видимо, любопытный преподаватель
спросил, почему он хочет заниматься именно биологией.

- Раз уж вы поступаете к нам, я, наверное, имею право поинтересоваться?

Жутковатая тишина воцарилась в аудитории. Лампы дневного света натужно
гудели под потолком. Протянулась в молчании одна секунда, затем - другая. И
вдруг неожиданно для себя самого он сказал:

- Я хочу выяснить, что есть жизнь...

Молодой экзаменатор высоко вздернул брови. Воткнул палец в щеку и
держал так, пока в аудитории кто-то не кашлянул. Впрочем, в зачетном листке
все равно вывел "отлично".

- Если вдруг выясните, будьте добры, поделитесь со мной...

Его жгло чувство непоправимой ошибки. Нельзя было брякать вот так свои
самые сокровенные мысли. Тем не менее он не сомневался, что все равно будет
зачислен. И когда через две долгих недели он снова приехал на факультет и
увидел в списках, вывешенных у деканата, свою фамилию, никакого особенного
впечатления на него это не произвело. Он просто удостоверился в том, что уже
предчувствовал. Все у него получалось, именно так и должно было произойти.

Несколько секунд он смотрел на будто выжженные в бумаге столбцы
поступивших, а потом повернулся и, как во сне, пошел по университетскому
коридору.

Горели пыльные солнечные разводы на стеклах. Пылал паркет, пропитанный
багровой жарой и мастикой. Отсвечивали тусклым золотом корешки книг в