"Павел Стовбчатый. Зона глазами очевидца ("Записки беглого вора" #3)" - читать интересную книгу автора

пригрозив, что с ней будут разбираться особо... Он даже перечислил ей
несколько статей из Уголовного кодекса, в котором Клавдия ничего не
смыслила. Через некоторое время Серого без сознания поволокли со двора в
сторону зоны, а она дрожала и плакала до самого утра, уповая только на Бога
и Его милосердие.
На следующий день Клавдию срочно вызвали в оперчасть отделения и, под
страхом позора и угрожая сроком за укрывательство беглого рецидивиста,
заставили собственноручно написать заявление об изнасиловании и разбое.
"Его же так и так будут судить, дура! - гневно внушал ей майор
оперчасти, заглушая всхлипывания и лепет несчастной женщины. - Подумай о
себе и о доме... Это бандит, бандит! Заявление на всякий случай, пойми!..
Если эта падаль вздумает куда-то жаловаться, тогда мы... Смотри, Клавка,
смотри! Твое счастье, что давно живешь здесь, а то бы!.."
Что могло быть и бывало, когда за дело бралась оперчасть, Клавдия знала
и сама...
Она передала мне через Васю простой нательный крестик и сто рублей
денег, оставшиеся от Саньки.
"Пусть он простит меня, грешницу, если может, этот его товарищ! Скажи
ему, Вася, скажи Бога ради! - со слезами на глазах молила Клавдия, передавая
дрожащими руками крестик и деньги. - Помяните его, как сумеете, милые... Бог
мне судья! Не вы одни страдаете на этой несчастной земле, не вы одни. Что
было делать, что было делать-то?! - сокрушалась она, не находя иных слов. -
Земля ему пухом, Бог не дал ходу моей клевете, не дал.... Он все видит,
все!"
По причине быстрой Санькиной смерти мне уже не пришлось всеми правдами
и неправдами вырываться на больничку к другу, как не пришлось и многое
другое. Ровно через семнадцать дней я сам оказался на забитом до отказа
старом пересылочном пункте, а еще через восемь мчался в "фирменном"
столыпинском вагоне в Красноярское управление спецлеса, где меня ждали такие
же Сучки и псы, как и на нашем "мясокомбинате".
Конечно, я успел рассказать людям правду о Саньке, успел. И в зоне - за
что меня срочно и вывезли, - и на пересылке об убийстве стало известно до
деталей.
Но что толку! Как мне удалось выяснить через своих друзей, спустя
несколько лет после описанных событий Сучка благополучно вышел в отставку.
Да и чем можно было удивить тогда арестантов спецлеса, которые и так знали
расценки на "дичь", то бишь нас? Ничем.
Убийства и истязания стали в лагерях вполне естественным явлением, и
если человек погибал или каким-то образом попадал под "молотки" охраны, то
его же впоследствии считали дураком сами зеки: не сумел, мол, вовремя
"спрыгнуть с противня", поперся. Никто не болтал зря о Боге и
справедливости, никто не ждал манны с неба и не надеялся на чудо, но каждый
выживал и спрыгивал с этого "противня" как мог, постепенно привыкая к
повседневным ужасам лагерной жизни и считая за ужас нечто непредставимое и
из ряда вон выходящее, а не "обычное" убийство или что-то этом роде.
Санька нашел этот "противень" сам и не сумел, а может, просто не
захотел с него спрыгивать, как делал это много лет подряд на протяжении всей
своей несладкой жизни, или житухи.
Я часто, очень часто вспоминаю его мечту, если, конечно, то, о чем он
мечтал, можно вообще назвать мечтой, до того странной и дикой она мне