"Павел Стовбчатый. Зона глазами очевидца ("Записки беглого вора" #3)" - читать интересную книгу автора

казалась поначалу. Серый только дважды за все время говорил о ней, но я
запомнил его слова навсегда.
"Эх, Пашка, - говорил он тогда, - я ни-че-го в жизни не видел, но отдал
бы и последнее за то, чтобы быть похороненным без единого звука! Без
единого! - уточнял он, как одержимый. - Не по подсказке, не по призыву, а
так... Взяли и понесли. В полной тишине! Не переговариваясь, не
перемигиваясь, без ритуала, а просто по велению сердца и души. Это что-то! -
залихватски прищелкивал он пальцами, словно его уже когда-то хоронили так. -
Если в мире таким образом кого-то и схоронили, Пашок, то я таких не знаю,
нет. Ты прав в одном: люди никогда не были хоть в чем-то виноватыми, они
такие, какими пришли в этот мир, больше ничего. Кто наделил их "свободой",
"выбором" и "виной", я не знаю, да и ты вряд ли это знаешь, да. А если и
будешь пытаться доказать обратное, Паша... тебя, скорее всего, объявят
сумасшедшим или тихо закроют рот безумцу, как это делалось всегда. У меня
мечта гораздо скромнее твоей, но иногда я искренне завидую тебе... Ты имеешь
цель, цель, которая запросто поглотит десять человеческих жизней... Десять,
Паша! Смысл и счастье тебе гарантированы до гроба. Дерзай, братуха, дерзай,
кто-то должен сказать и о нас, должен, Паша, должен".

* * *

Так погиб второй Ленин, Санька Серый, о ком ни сном ни духом не ведал
ведущий "Поля чудес" Влад Листьев.
После Санькиной гибели я написал письмо в Самару, где жила его матушка,
семидесятитрехлетняя старушка, но ответа оттуда так и не получил.
Покоится Санька среди сотен его собратьев на обычном зековском кладбище
под названием Дунькин Пуп, примерно в полутора километрах от нашей биржи.
Крестов и фамилий там нет, и отыскать его могилу по номеру будет нелегко.

Посылка от Аллы Борисовны

Рассказ

Никто не знал, когда именно и почему Витюша сошел с ума. Сошел он
как-то тихо и совсем незаметно для окружающих. Было ему тогда двадцать семь,
сидел он не так много по известным зековским меркам, где-то около семи лет,
и потому все решили, что Витюша просто "загнался" и уже не смог выйти из
этого опасного мечтательного или мечтательно-невыносимого состояния,
действие коего наверняка испытал на себе всякий мало-мальски печалившийся по
темницам империи арестант.
Отца и матери у Витюши не было, воспитывался он то на улице, то в
детдоме, а рос так, как росли все "придорожные" пацаны, кому к началу
восьмидесятых исполнилось по восемнадцать - двадцать лет.
Большой срок Витя получил за "чужое похмелье", и, поскольку доказать
что-либо советскому суду тогда было невозможно, а обжаловать приговор в
единственной высшей инстанции страны простым смертным вообще не имело
смысла, он тихо и терпеливо нес свой крест, иногда молился Богу и выполнял
норму на двести тридцать процентов. Он никому особенно не надоедал своим
сумасшествием, вел себя достаточно скромно и всегда с какой-то безграничной,
невероятно естественной радостью в глазах бросался выполнять любое поручение